Марех сидела на боковой скамейке, лицом к проходу. Смотреть на деревенских пассажиров было скучно, она стала разглядывать вокзал.
Смутно знакомый человек в старомодном костюме поднялся по ступенькам, ловко ухватившись за поручни. Чинно сверил билет у водителя и сел напротив Марех.
Было видно, что ему все происходящее доставляет немыслимое наслаждение – он улыбался, помогал озверевшим от жары теткам успокаивать зареванных детей, рассматривал попутчиков, справлялся о здоровье, урожае, цели поездки и даже – кто какой фамилии. Отвечавшие получали от него непременное бурное одобрение – и фамилия была славная, и цель поездки самая благородная, хотя крестьянин всего лишь вез, к примеру, продавать на рынок груши.
– А вас я знаю, – лукаво произнес человек в сторону Марех, и она с легким ужасом поняла, что этот странный суетливый тип обращается именно к ней. – Ты же Марех? – Уже неловко было отворачиваться, пришлось посмотреть в лицо странному мужику – один глаз его сверкал радостью, а второй – о, боги! – был затянут бельмом.
– Вы… Йосеб? – уточнила Марех. Почему же я в первый раз не заметила, что он одноглазый, подумала она.
– Он самый, – не отрывая единственного глаза от ее лица, кивнул попутчик. – Как я сразу не сообразил, что ты – та самая маленькая девочка с бантиками! Никак не привыкну, что столько лет прошло. Все так сильно изменилось.
Господи всемогущий, теперь всю дорогу придется с ним разговаривать, подумала Марех. Еще и место неудобное – лицом к лицу. Зачем я сюда приезжала, всего две недели прошло!
– Ты часто ездишь к родителям? – не отставал Йоска. – Они очень хорошие люди. Самые лучшие в деревне. Я всегда к твоему отцу ходил за умными разговорами.
– Спасибо, – сдержанно ответила Марех. От бесконечных поворотов автобуса и от стойкого деревенского запаха ее мутило, она старалась сидеть вполоборота к окну, чтобы как-нибудь благополучно доехать до города. Неужели он привяжется к ней еще и там?!
– Я знаешь куда еду? – продолжал Йоска, наклонясь к ней. – В типографию. Вот, посмотри!
Он вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку исписанной бумаги:
– Это мои стихи!
Убей меня молния, скрипнула зубами Марех. Пришлось взять эти листы и рассматривать на подскакивающих коленках. Глаза уловили каких-то смутных пташек, облака и молнии чьих-то глаз… нет, невозможно!
– Простите, – решительно сложив бумаги, она протянула их обратно. – Здесь трудно читать, буквы прыгают. Напечатать хотите?
– Да, – растянул губы в улыбке Носка. – Как думаешь, возьмут?
– Конечно, – убежденно ответила она и снова быстро отвернулась к окну. Шея затекла, но путь уже почти подошел к концу.
Йоска вертел в руках свернутую в трубку бумагу и не отрываясь смотрел на белую шею и каштановую прядь, отдуваемую ветерком.
Какая она нежная! И такая скромная, непохожа на городскую. Хотя на деревенских наших грубиянок еще больше непохожа. И как она близко сидит, можно протянуть руку и потрогать ее плечо. Нет, пока нельзя. Но скоро можно будет, совсем скоро. У нас будут дети, много детей. У нас будет чисто выбеленный дом, крахмальное белье, ножи и вилки к обеду. Большой книжный шкаф – мы оба любим читать. Я буду писать вечерами, а она – склоняться над исписанными листами и потом удивленно и восторженно смотреть на меня. И кто сказал, что это невозможно? Она строга, потому что очень скромная и защищает свою нежность.
Это все будет мое, только мое.
Автобус дернулся, замер и испустил последний вздох. Осоловевшие пассажиры завозились все разом. Йоске стало немного досадно, что чудесное путешествие закончилось так быстро.
– Мне пора на работу, – быстро проговорила Марех и стащила сумку по ступенькам.
– Подожди, дай помогу, – перехватил ручки Йоска.
Марех в панике тормознула такси, выхватила злополучную сумку, влетела на заднее сиденье и захлопнула дверцу прямо перед улыбающимся лицом Йоски.
– За что мне все это, за что, – бормотала она, ненавидя в это мгновение особенно остро все, что оставила позади.
– Какие вкуууусные мандарины! – изогнулась Саломе и положила в рот дольку.
– Добытчица ты наша! – подхватил Гоги. – Надо бы на тебе жениться – теща всегда накормит!
Все захохотали, Марех подняла брови, но секунду спустя тоже засмеялась.
– Кому ты нужен, алкашня, – бросила она Гоги.
– У тебя там небось поклонник имеется? Деревенский бугай, сад мандариновый на двадцать тонн! «Волга» последней модели!
– Говорю же, надрался и несешь Бог знает что, – рассердилась Марех, подхватила свой кофе и вышла на балкон.
В комнате ничего не изменилось, все продолжали зудеть, хихикать и танцевать. Никто не вышел за ней следом. Марех прикурила и с наслаждением выпустила дым в морозный воздух. Ей нравилось рассматривать свои пальцы с маникюром, вдыхать запах блузки только из-под утюга, нравилось, что можно ходить в странных брюках, что на нее смотрят на улице, нравилось не спать до утра, пить залпом водку, и никто тебе не указ.
Из-за приоткрытой двери слышался приглушенный разговор:
– Не, эта слишком развязная. Куда мне жениться, елки-палки, сума сошел?!
– А сестра ее? Моделька почти!