Самолеты уходят в ночь

Время тянется удивительно медленно, но никто не уходит. И вот наконец вдали послышался характерный рокот мотора. Разговоры моментально оборвались, все вглядываются в темное небо, тщетно стараясь отыскать в нем маленькие самолеты. Шум все нарастает, приближается и вдруг делается глуше.

— Пошла на посадку, — произносит кто-то рядом со мной.

Уже слышно, как дробно стучат шасси по сухой земле аэродрома. Обороты винта реже. Почихивая из патрубков отработанным газом, первый самолет медленно подруливает к линии предварительного старта.

Мы молчим и ждем. Заложив руки за спину, всматриваясь в темноту, как и другие, ждет командир дивизии Попов. Наконец раздаются шаги, и из плотной чернильной густоты ночи появляется фигура пилота. По походке узнаю — Бершанская. Поравнявшись с Поповым, Евдокия Давыдовна доложила о выполнении задания и не спеша, видимо желая, чтобы каждое ее слово дошло до нас, стала рассказывать, как протекал полет.

При подходе самолета к цели фашистские зенитчики обстреляли его. Маневрируя по курсу, Бершанская вывела У-2 к намеченной цели и на высоте около шестисот метров отбомбилась. Следом за ней сбросил бомбы экипаж Амосовой.

В это время зенитный обстрел усилился. Несколько осколков угодило в самолет Бершанской, но, к счастью, ни один не попал в мотор.

Возбужденные и обрадованные первыми успехами, мы с нетерпением ожидали возвращения последнего экипажа. Кончилось расчетное время, а самолет Любы Ольховской все не появлялся. Напрасно мы напрягали слух, стараясь уловить отдаленный шум мотора. Небо над нами молчало. Лишь в бездонной глубине его холодно мерцали звезды да временами на горизонте вспыхивали отблески не то далекой грозы, не то взрывов.

В тревоге прошла ночь. Заалела заря, заклубился над полем туман, а мы все не расходились.

Утром командование связалось со штабом дивизии, но и оттуда ничего утешительного не сообщили.

Минуло еще несколько дней. Надежд больше не оставалось. Война взяла от нас двух наших подруг. Мы долго не имели о них никаких сведений и не знали подробностей их гибели. Лишь после войны со слов местных жителей удалось восстановить, и то далеко не полную, картину происшедшего в ту памятную ночь.

А произошло вот что. Люба Ольховская и Вера Тарасова попали под плотный зенитный огонь. Уйти от него им не удалось. Осколками снарядов летчиц тяжело ранило. Истекающая кровью Ольховская сумела посадить У-2, но выбраться из кабины ни она, ни Тарасова не смогли. Утром жители ближайшего села нашли подруг мертвыми. Это произошло в районе шахты номер один, под поселком Красный Луч.

На место выбывшей из строя Ольховской командиром эскадрильи назначили Дину Никулину, а штурманом к ней бывшую студентку физико-математического факультета Московского университета Женю Рудневу.

На следующую ночь после гибели Ольховской и Тарасовой в воздух поднялся весь полк — двадцать экипажей. Первый массированный удар по врагу посвящался памяти павших подруг. Их преемники — Никулина и Руднева пожелали пойти в свой первый бой коммунистами. Заявления свои они вручили Марии Рунт перед вылетом, тут же, у самолетов.

Это наш первый боевой вылет. Взлетаем с интервалами в три минуты. Жду своей очереди.

Ольга Клюева так загрузила кабину осветительными бомбами — сабами, что ей трудно повернуться. Она долго возится за моей спиной, устраиваясь поудобнее, и при этом потихоньку ворчит.

— Скоро ли ты устроишься? — тороплю я ее.

— Сейчас. Тут никак не развернешься.

— Еще бы! Можно подумать, что ты весь фронт иллюминировать собираешься.

Наконец все готово. Дано разрешение на взлет. Самолет, набирая скорость, бежит по влажной, покрытой росой земле. Еще несколько секунд, и тряска наконец прекращается.

Полет начался. Я стараюсь не перегружать мотор, веду машину на умеренном режиме. Под плоскостями сто восемьдесят килограммов бомб. Это не так уж много, но и не мало. Во всяком случае, если все их положить в цель, то этого вполне достаточно, чтобы разметать вражескую батарею, пустить под откос железнодорожный состав или навсегда вогнать в землю несколько десятков фашистских вояк.

Мотор работает ровно. Тугая струя воздуха бьет в козырек, и он чуть вибрирует. Фосфоресцируют в темноте кабины цифры на приборных досках. Внимательно слежу за показаниями приборов, то и дело посматриваю на часы. Уже скоро фронт. Еще немного — и в небо вонзятся иглы прожекторных лучей, залают внизу вражеские зенитки.

— Приготовься, — говорю Ольге, — мы на подходе. Засекай огневые точки.

Но засекать ничего не пришлось. Когда пересекали линию фронта, враг не произвел ни единого выстрела. Подходим к цели, ждем ураганного огня, а его нет и нет. Высота 900 метров. Впереди по курсу экипаж Макаровой сбросил осветительные бомбы, а немного погодя раздались взрывы. Но удивительное дело — противник снова почему-то молчит.

— Слушай, штурман! Не сбились ли мы с курса?

— Нет, все время шли абсолютно точно.

— Тогда почему не стреляют?

— Понятия не имею, — помедлив, произнесла Ольга.

— Может быть, еще не дошли до цели?