Самолеты уходят в ночь

Ни меня, ни Рябову новое назначение не обрадовало. Нас не пугали трудности новой работы. Дело было в другом. Я уже слеталась со своим звеном, изучила летчиц и штурманов, знала, на что каждая из них способна. Они привыкли ко мне, я к ним, и звено работало, как хорошо отрегулированный механизм. А тут все начинай сначала. Но приказ есть приказ, и я приняла его как должное. Катя же вдруг заупрямилась и заявила, что отказывается от своего назначения.

— Причина? — коротко спросила Бершанская.

Разумеется, веских доводов у Рябовой не нашлось.

Просто ей не хотелось расставаться с командиром своего экипажа Надей Поповой — прекрасным товарищем, опытной летчицей. Несмотря на то что все мы, девушки, крепко дружили, друг друга любили и уважали, каждый экипаж представлял собой единое, нераздельное целое в этом дружном большом коллективе. Любой штурман считал своего летчика самым лучшим в полку, а пилоты лучшим признавали своего штурмана. Это вполне естественно. Сама фронтовая обстановка рождала такую спайку, заставляла девушек дорожить друг другом, ибо нет лучшей проверки человека, чем под огнем, в бою, где жизнь каждого зависит от мастерства и выдержки товарища по оружию.

Я хорошо понимала Катю и потому, когда она спорила с Бершанской (иначе ее разговор с командиром нельзя было назвать), хранила молчание, даже сочувствовала ей. Но, когда Евдокия Давыдовна отпустила нас, я все же сказала Рябовой, что вела она себя неправильно, проявила эгоизм.

— Знаешь, ты выглядела как кустарь-одиночка, — не скрывая, выложила я ей свои чувства. — Тебе безразличны, видно, интересы полка, а волнуют только личные успехи. Может, ты думаешь, мне хочется расставаться с Клюевой?

— Ты меня не агитируй! — запальчиво ответила Рябова. — Мораль можешь новичкам читать, а меня оставь в покое.

— Как тебе не стыдно!

Но Катя круто повернулась и быстро зашагала прочь. С тех пор отношения мои с Рябовой были несколько натянутыми, холодными. Однако это не мешало нам в работе и в Ивановской, и в Пересыпи.

В первый период базирования на берегу Керченского пролива наша эскадрилья летала на боевые задания не часто. На фронте выдалось относительное затишье. И мы это время использовали для тренировок — осваивали полеты в новых условиях, вводили в строй пополнение. Чтобы улучшить учебную работу, в эскадрилью назначили опытных летчиков и штурманов: Веру Тихомирову, Нину Худякову, Клаву Серебрякову, Марту Сыртланову, Ольгу Клюеву и Таню Сумарокову. Руководила всей летной подготовкой Серафима Амосова.

Окидывая мысленным взором прошлое, я с удовлетворением отмечаю, что полк наш был дружным, монолитным, в целом дисциплинированным коллективом. Но в Пересыпи произошла неприятная и, более того, позорная для воинской части история. У нас никогда не было, чтобы кто-то не выполнил приказа. А тут один из молодых штурманов, младший лейтенант, отказалась идти в караул. Я умышленно не называю ее фамилии, считая, что с ее стороны это была ошибка, а не проявление злого умысла.

Недавно придя в армию, она не успела еще проникнуться сознанием того, что армейская жизнь должна протекать в строго обусловленных уставами рамках, определяться правилами, несоблюдение которых чревато очень большими неприятностями. Девушка полагала, что в армии с командирами, как и в школе с подругами, можно спорить, убеждать их, доказывать. К тому же характером она была вспыльчива, упряма.

Как мне потом передавали, Мэри в тот день просилась в полет, а ее назначили в наряд.

— В караул не пойду, — упрямо заявила она. — Я мало летала, а скоро начнутся бои, и мне нужно потренироваться.

— Выполняйте приказание! — строго сказала Ракобольская.

— Не буду.

— Вы знаете, чем вам это грозит?

— Все равно не пойду. Делайте со мной что хотите.

В назначенный час на пост она не явилась. На другой день состоялся офицерский суд чести. Все были возмущены происшедшим. Раздавались даже голоса о необходимости предать ее суду военного трибунала. После долгих прений сошлись на том, чтобы ходатайствовать перед командованием о лишении Мэри офицерского звания. Может быть, наше командование и не согласилось бы с этим решением, возможно, девушку постигла бы к более суровая кара, если бы вскоре в полк не приехал генерал-полковник Петров.

Как всегда, нагрянул он внезапно, прошел на КП и тут же объявил боевую тревогу.

Генералу понравился образцовый воинский порядок, который, наученные опытом, мы теперь завели на аэродроме и на КП.

— Отлично! — сказал он Амосовой, замещавшей в тот день отсутствовавшую Бершанскую. — Значит, мой первый приезд не забыли.

Затем Петров проверил нашу строевую подготовку. Выправкой он также остался доволен, но внешний наш вид ему не понравился. Да и в самом деле выглядели мы неважно. Форму, сшитую по приказанию Тюленева, мы сделали выходной, надевали ее только в торжественных случаях. В остальное время ходили в мужском, не по росту обмундировании. Занятые боевой работой, мы не обращали на это внимания, а со стороны, свежему человеку, изъяны в экипировке сразу бросались в глаза.