Самооборона

Бывают ситуации, когда лучше ни о чем не спрашивать. Я поспешно отщелкнул ремень и полез в ее кресло, стараясь не задеть ручку управления и не думать, как это все выглядит со стороны, особенно с учетом моего наряда. Едва я уселся, по возможности отклонившись влево, чтобы из-за моего плеча можно было рассмотреть приборы (гироджет был уже совсем рядом, почти нависнув над нами), как последовала новая команда:

— Заткни уши!

Я вновь поспешно повиновался, зажав уши пальцами — и вовремя. В следующий миг с грохотом сработали пиропатроны, отшвыривая секцию крыши над покинутым мной креслом, а затем, одновременно с ворвавшимся в кабину ревом турбины, само это кресло выстрелило вверх, обдав мою голую ногу жаром близкого реактивного выхлопа. В ту же секунду рука, протянувшаяся мимо моего бока, вновь вогнала РУД в красный сектор, возвращая турбине предельную мощность. Разгонная перегрузка прижала меня спиной к обтянутому комбинезоном женскому телу. Впрочем, куда больше меня волновало то, что происходило у нас за кормой.

Не знаю, какие были бы шансы попасть в преследователя катапультированным креслом «на глазок», но комп все рассчитал точно. Кресло взмыло прямо перед носом гироджета — слишком поздно и близко, чтобы пилот успел отвернуть. Удар пришелся прямо в лобовое стекло, а автоматически выстреливаемый парашют, стропы которого выдерживают рывок при раскрытии на сверхзвуковой скорости, угодил в лопасти — возможно, что и вместе с куском кресла. Обломки лопастей брызнули в разные стороны, и гироджет, реактивные двигатели которого все еще работали, стал падать в море, едва не протаранив нам корму (наш рывок вперед оказался исключительно своевременным). Практически в момент удара о воду автоматически отработала его собственная катапульта — почему-то только правая. Вероятно, левая заклинила из-за столкновения с нашим креслом, пробившим стекло — впрочем, пилота такое столкновение в любом случае должно было размазать в месиво. Но если в норме на любом винтокрыле при катапультировании сначала отстреливаются лопасти, то сейчас — очевидно, из-за полученных повреждений винта — этот механизм не сработал. Одна уцелевшая лопасть продолжала вращаться и ударила как раз по взлетавшему справа креслу, разрубив пополам сидевшего в нем человека. Не знаю, был ли в салоне кто-то еще — катапультными, во всяком случае, были лишь передние пилотские кресла. В следующий миг туча брызг взметнулась над местом падения гироджета.

Все это заняло какую-то пару секунд; лишь пересмотрев сделанную камерой заднего вида запись в замедленном темпе, я смог понять последовательность событий, а в первый момент лишь осознал, что с нашими преследователями покончено. Мгновение спустя наша машина вошла в крутой левый разворот, а поскольку экранопланы обычно делают это по-автомобильному, а не по-самолетному, то есть почти без компенсирующего крена, меня едва не выбросило на то место, где только что было мое кресло — а теперь лишь темнели на полу закопченные пятна да торчали остаток кронштейна и разъем кабеля. К счастью, благодаря форме крыши, в кабине, несмотря на образовавшуюся сверху дыру, не бушевал ураган — воздух в основном продолжал скользить по поверхности, но оглушительный рев двигателя бил по ушам (которые мне к тому же пришлось отпустить, чтобы ухватиться за пульт и удержать равновесие). Впрочем, рев быстро пошел на убыль — мы сбрасывали скорость.

— Слезай! — услышал я, как только обрел способность слышать что-нибудь, кроме турбины. Я кое-как сполз на пол, стараясь держаться подальше от дыры в крыше и в то же время не пораниться о кронштейн. Двигатель вновь взвыл, теперь уже в реверсе. Еще несколько секунд — и я ощутил, как мы плюхнулись в воду.

Обе боковых двери откинулись вверх. Я выглянул наружу. Экраноплан продолжал неспешно плыть вперед на минимальной тяге среди болтавшихся в воде обломков крушения. Повинуясь своему пилоту, он слегка повернул влево, и я невольно вздрогнул: прямо мимо меня, в какой-то паре футов, проплыла верхняя часть второго пилота гироджета. Воротник спасательного жилета исправно надулся (спасжилеты последних моделей чертовски надежны — как их ни кромсай, всегда останутся секции, сохранившие герметичность) и старательно поддерживал над водой мертвую смуглолицую голову в шлеме. Если бы он, воротник, мог испытывать эмоции, он бы, наверное, радовался, что ему так легко выполнять свои обязанности — ведь вес, который приходилось держать на плаву, был намного меньше расчетного. Рот и нос были на безопасном от воды расстоянии — это было самым важным, а то, что ниже остались лишь шея, плечи, обрубки рук примерно по локоть и торс где-то по солнечное сплетение, не имело для воротника никакого значения. Ниже, хорошо различимая в прозрачной воде, колыхалась какая-то рваная бахрома, еще слабо курившаяся бурым дымком расплывающейся в воде крови, и расторопная золотистая рыбка уже нетерпеливо дергала ртом эту требуху.