Самопревосхождение

– Хочу напомнить вам, господа, одно пронзительно-умное наблюдение писателя Набокова «Вэ Вэ»: «Биографию здравого смысла нельзя читать без отвращения». Здесь цитата заканчивается, а дальше уже пойдёт импровизация из высказываний его самого и его «ближнего круга». Он, т. е. «здравый смысл», – аморален в принципе! – ибо естественная мораль иррациональна; общедоступен и предсказуем – в худшем смысле этого слова. Он – прям, а творческое озарение округло, как Вселенная, и поэтому только оно способно её, эту Вселенную, воссоздать. «Здравый смысл», как и «обыденное сознание», – враг творческого поиска, а последний, т. е. поиск, идёт в обход сложившимся, якобы разумным представлениям, в свою очередь, объявляющим творчество – ересью, а творца, с его культом незнания и вкусом к нему, – еретиком, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– «Самоуверенно невежество, а знание сомневается», – я даже вспомнил интонацию С. А., когда она это говорила. Мама раскраснелась от волнения и похорошела ещё больше. Арсений, разумеется, тоже это заметил, встал и галантно поклонился:

– Екатерина Дмитриевна, вы прелесть!

– Мама, – сказал я, поглядывая на них с интересом, – тебе не кажется, что Арсений за тобой ухаживает?

– Не просто ухаживаю, – с готовностью подхватил Арсений, – но вот уже почти два десятилетия подряд постоянно делаю предложение «руки и сердца».

Мама очень мило пожала плечиками, при этом вовсе не стараясь выглядеть удивлённой:

– Неужели? Не заметила.

 Ну, вот так всегда! – воскликнул Арсений. – Ничего серьёзного. Не далее, как сегодня, на концерте… – Он повернулся ко мне: – Ты понял, что мы сегодня – вместе, заметь! – выходили в свет?

– Да… Вы такие нарядные.

Я с удовольствием наблюдал за их игрой.

– …опять я сказал твоей маме всё, что положено в таких случаях. – Когда громко запел мужской хор, – весело парировала мама.

– Так прямо во время пения? Оригинально… – Я ещё не понял, сколько во всём этом розыгрыша и сколько правды.

По губам Арсения скользнула лёгкая улыбка:

– Нет, я дождался паузы.

Мама делала вид, что всё это мало её касается. Тем не менее, села перед зеркалом («чуть-чуть почистить пёрышки», – как сама обозначила), а я думал о том, что Арсений так хорош, с такой ласковой приязнью провожает её взглядом, что это невозможно не заметить, не может не нравиться, и мама, конечно же, это знает не хуже меня и только усиливает впечатление «вечной женственности», уходя, как бы ускользая от внимания.

– Не слушай его, Ник. – Она разговаривала со мной через зеркало. – Арсений – убеждённый холостяк. Если бы однажды я согласилась на его предложение, уверяю тебя, он бы не просто удивился, а растерялся, если не больше, – и не знал бы, что со всем этим делать дальше. Его желания существуют только на расстоянии, предпочтительно дальнем, лучше всего через океан, можно космический.

Арсений весело рассмеялся:

– Катя! А ты попробуй!

Продолжая игру, мама развернулась от зеркала, опустила глаза, красиво расправила платье и приняла трогательно беззащитную позу:

– Знаешь, мне это напоминает одну историю с иезуитами. Когда Галилей изобрёл телескоп, открыл новую звезду или звёзды, не помню точно, он предложил учёным-монахам, ни во что такое не верящим, просто попробовать самим взять и посмотреть в трубу.

«И смотреть не будем!» – ответили они, тем дело и закончилось.

– Катя, ты не иезуит, ты – однолюб.

– А вот это уже становится интересно, – насторожился я.

– Расслабься, я говорю о твоём отце. А ты не знал? – спросил Арсений, увидев мою растерянную физиономию.

– Отец?! А он что… Тоже?

– По-моему, да, – ответил Арсений и убеждённо добавил: – Но это не мешает мне служить Прекрасной Даме, посвящать ей свои невидимые миру подвиги и завидовать «белой завистью» твоему отцу. А ещё – «надеяться и любить». Вот так-то, мой мальчик!

Арсений был абсолютно корректен, но впечатление было такое, что он смотрит на меня, а меня здесь нет. Да, это производило впечатление…

Ещё не переварив услышанное, я не удержался и спросил:

– Тогда почему он нас бросил и уехал в свой Израиль?

– Какой «свой»? Не говори глупости, – вдруг обиделась мама, сразу забыв свою игру.

– Так ты не уехала из-за…

– Да, она не уехала из-за любви к родине. – Арсений был прям и непреклонен, хотя в глазах и появились весёлые огоньки.

Мама вскочила, всплеснула руками:

– Да вы что? Оба! Кто так говорит? Это всё равно, что на полном серьёзе произнести: «Мы в этом году путешествовали по необъятным просторам нашей Родины!» И вообще, я не хочу обсуждать эту тему.

– Твоя мама – стилист, – Арсений был сама любезность. – Возможно, так говорить не стоит, но ведь думать и поступать так можно и должно. Или ты предпочитаешь, чтобы я выразился более поэтически:

—

…Я тогда была с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был…

– Предпочитаю! – сказала мама. – Не так уж много людей, чьи слова действительно имеют значение.

Она села и повернулась ко мне:

– Запомни! Никто никого не бросал. Нам предлагали, убеждали довольно долго, – уехать тоже, но я… не смогла…