Самородок

И то, что Глаголен так и не послал своих людей найти Войту (а найти его не составило бы особенного труда), то, что не ждал его у северных ворот, не попытался задержать, уговорить, — это удивляло и даже в чем-то уязвляло.

Глава 10

В четверти лиги от города к повозке присоединилась карета Достославлена в сопровождении конного отряда из пятидесяти наемников-чудотворов, да еще и с двумя плененными мрачунами — достаточно богатыми, чтобы заплатить за себя неплохой выкуп. Достославлен раздувался от гордости — отряд он собрал за одну ночь, наемники бросили своих нанимателей и решили служить Славлене, и это благодаря красноречию Достославлена. Мрачуны не высовывались из кареты и попыток бежать не предпринимали. Войта едва сдерживал желание придушить «красноречивого» мерзавца. За то, что использует смерть товарищей как риторический прием, средство убеждения — и не более.

— Драго Достославлен Северский по прозвищу Хитрозадый… — пробормотал Войта сквозь зубы, когда карета обогнала повозку.

— Ты напрасно его ненавидишь, — сказал Очен, сидевший рядом.

— Ненавижу? С чего ты взял? Я его презираю — ненависти он пока не заслужил.

— Ты просто его не знаешь, — улыбнулся Очен. — Драго — он совершенно беззащитный парень, наивный, смешной. Никто не относится всерьез к его пафосным речам и бездарным виршам, но потешаться над ними — это как смеяться над убогим. Его тщеславие — оно слишком бесхитростно, а потому трогательно. Он… очень хочет всем понравиться, быть полезным, быть своим, понимаешь?

— Нет, не понимаю.

— Он тайно мечтает о славе — только эта тайна написана у него на лбу. И он в самом деле ради Славлены готов отдать все, что имеет.

— Я пока вижу, что ты трясешься в повозке, а Достославлен едет в карете. Видимо, он только готов отдать все, но пока не отдал, — хмыкнул Войта.

— Достославлен богат, да. И это его смущает. Ты видел пуговицы на его рубашке? Он мог бы украсить их драгоценными камнями, тем более что работа ювелира стоила не меньше, чем мелкие диаманты, но он выбрал солнечные камни, желая подчеркнуть свою принадлежность к клану.

— По-моему, он подчеркнул только собственную кичливость и безвкусицу…

Очен продолжал, будто не услышал замечания Войты:

— Однако он вкладывает деньги не только в строительство и армию Славлены, но и в школу экстатических практик, в мои опыты в частности.

— Опыты по чтению мыслей чудовищ Исподнего мира, что ли?

— Не только. Я за последние годы сильно развил концепцию созерцания идей и… Мне удалось от мысленного проникновения через границу миров перейти к телесному проникновению. Это состояние экстаза в экстазе, сжатие сознания до уровня рептилии — для обретения способности гада к пересечению границы миров… Когда телом более управляют импульсы позвоночного столба…

— Это потрясающе, Очен, — оборвал его Войта. — Я не силен в метафизике, но, сдается мне, сжатие сознания до уровня рептилии Достославлену дается легче, чем другим.

— Ты неправ, он не так глуп, как кажется, — у него есть поразительное внутреннее чутье. Он, я думаю, чем-то похож на многоглавого змея — способностью предвидеть будущее на много лет вперед.

— Ну да, я это и имею в виду — Достославлен думает позвоночником, а скорей всего — нижней его частью, — Войта поморщился. — Ты знаешь, что он вхож в самые высокие круги Северского научного сообщества?

— Богатство открывает множество дверей. Он женат на дочери одного из самых знатных мрачунов в Северских землях, ныне покойного.

— Его жена — мрачунья?!

— Она на нашей стороне.

— Знаешь, похоже, Достославлен и вправду обладает волшебным даром влезть без масла в любое отверстие… И пока я не вижу в нем ничего беззащитного и трогательного.

— Каким бы он ни был — он чудотвор, преданный Славлене целиком и полностью, — сказал Очен, пожимая плечами, и Войта усмотрел в этих словах камешек в свой огород.

С тех пор как Войта попал в замок Глаголена, путь в Славлену сильно изменился. Рыбацкая деревушка на берегу Лудоны, до которой из Храста можно было добраться проезжей дорогой, превратилась в значительный перевалочный пункт, забогатела на речных перевозках. И не лодчонки уже, а широкие лодьи на двадцать-тридцать гребцов везли товары в Славлену; разрослись постоялые дворы, процветали коноводчики, колесники, извозчики, кузнецы. Торговали здесь по-крупному, возами, а то и обозами, — товарами не только с Северских земель, но и из Натана, Годдендропа, Вид и даже Афрана.

Через лес в Славлену теперь вел летник — весной и осенью непроезжий, а зимой ненужный: передвигались по льду Лудоны. По летнику и направилась часть наемников, забрав с собой всех лошадей отряда и двух плененных мрачунов. Карета Достославлена осталась на одном из постоялых дворов, а повозку продали в три раза дешевле, чем купили в Храсте. Достославлен угостил всех, включая три десятка наемников, обедом в неплохом трактире и заплатил за путешествие на лодье, доверху груженной натанским льном.