Самородок

Погода стояла хмурая, но сухая и безветренная, свинцово-серая вода Лудоны дышала не прохладой, а осенним холодом, тяжелая лодья шла против течения неспешно: скрипели весла и стучала колотушка, задавая ритм гребцам; по обоим берегам тянулся лес, лес и лес — Войту клонило в сон.

Наемники травили байки, две трети из которых Войта слышал еще от отца — менялись только города и имена. Достославлен прочел длиннющую оду собственного сочинения, в которой на все лады расхваливал славных парней — чудотворов. Войту едва не стошнило, а наемникам понравилось.

Он вспомнил — уже сквозь сон, — как его, пленного, везли из Славлены в Храст, на дне лодки, лицом вниз. Как всю дорогу, без устали и отчаянья, он пытался ослабить веревки на руках, как выходил в межмирье (лежа, да еще и уткнувшись лицом в днище, дело почти невозможное) и из последних сил собрал энергию, чтобы тут же выбросить ее одним ударом — бестолковым и бесполезным. Вспомнил, как на заднем дворе замка Глаголена грезил по ночам этим путем вверх по Лудоне, тупо и плотски, воображая себя то в утлой долбленке, то на шестивесельной славленской лодке, на которых отрядами ходили вниз по течению за товаром, то на корме такой вот большой лодьи — или даже на веслах… Этот путь всегда представлялся сладким, как бы труден ни был.

Ничего сладкого (кроме речей Достославлена) в этой сбывшейся грезе не ощущалось. Войта не боялся (или считал, что не боится) встречи с чудотворами Славлены. Думал об отце: обрадуется или наоборот, как Юкша, встретит его подозрением в предательстве? О матери думал, но не сомневался, что она обрадуется.

Почему Глаголен не ждал его у северных ворот? Почему никого не послал, чтобы отыскать Войту до утра? Почему не ударил по стрелка́м в зале совета?

Войта убеждал себя в том, что все складывается как должно: не придется терзаться муками совести, его научные труды нужны Славлене, и это придает жизни высший смысл. А труды Глаголена? Войта и так получил от него слишком много (в математике и механике, разумеется, а вовсе не материальными благами), надо поблагодарить за это Предвечного и не желать больше, чем отпущено судьбой. Юкша выведет семью из замка, они снова будут жить все вместе. А земельный надел можно продать — чтобы не иметь нужды в деньгах на оборудование лаборатории не хуже, чем в замке Глаголена.

Жаль было недоделанной, недодуманной до конца магнитофорной махины. В Славлене доделывать ее нет смысла.

Наверное, все вокруг думали, что Войта спит, — впрочем, иногда он в самом деле дремал. Наемники бросили байки и перешли к обсуждению размеров выкупа за пленных мрачунов, но Достославлен объявил вдруг, что именно эти мрачуны организовали убийство чудотворов в зале совета и должны предстать перед Славленским судом. Видимо, он это только что придумал — за десять часов трудно найти конкретных организаторов убийства. Наемники, искренне любящие деньги, подивились такому повороту событий, но не возразили. И выразили сожаление, что не убили негодяев сразу.

Кинуть двух мрачунов толпе на расправу? Если не считать откровенной нечистоплотности решения — обвинить невиновных, — много ли в этом смысла? Ничего дальновидного в решении Достославлена Войта не нашел — ненависть к мрачунам вообще использовать гораздо выгодней, чем обратить ее на двух конкретных мрачунов, которых толпа порвет на куски и будет считать убийство отмщенным.

Славлена изменилась тоже — раздалась вширь, поднялась выше, стала будто светлей, чище… Через Сажицу к посаду лег широкий каменный мост, прибавилось мощеных улиц — не только внутри крепости, но и в посаде. Причалы растянулись на всю длину крепостной стены, выходящей на Лудону, и захватили устье Сажицы; вдоль них теперь бежала широкая ровная дорога. Разрослись торговые ряды и гостиные дворы, появились богатые каменные дома, кабаки и трактиры всех мастей. Крепостную стену надстроили и вверх, и вширь, покрыли тесом башни и боевой ход, а жерла пушек в бойницах, направленных вниз по течению Лудоны, Войта заметил еще с лодьи.

Сойдя на причал, он растерялся было: куда пойти? Домой, где уже два года никто не живет? Где сыро, пыльно и холодно? К отцу, который обвинит его в предательстве? В школу, где никто не обрадуется его возвращению? Войта почувствовал себя чужим в чужой, изменившейся, новой для него Славлене.

Было позднее уже утро, ночью лодья стояла у берега — спали у костров.

— Пойдем? — спросил Очен, оглянувшись на Войту.

Тот кивнул, положившись на выбор Очена — пойдет ли тот в школу, домой ли (Очен все так же жил в отцовском доме, по соседству с родителями Войты).

Достославлен бурно руководил наемниками (собирался вести их к градоначальнику), выяснял, где ночевала часть отряда, ехавшая по летнику с лошадьми, где лошади и пленные мрачуны. Предложил Очену и Войте ужин в трактире возле школы — подробно рассказать товарищам о произошедшем в Храсте и похвастаться Войтой и его успехами на научном поприще.

Очен направился домой и по дороге увлеченно рассказывал о чудовищах Исподнего мира, гадах и росомахах. Войта его не слушал.