Самородок

— Зато все они чудотворы! — воскликнул Достославлен.

— У мрачунов армия, деньги, пушки. И наемники — тоже чудотворы.

— Ничего! Теперь никто не усомнится в необходимости движения объединения, теперь чудотворы всего Обитаемого мира будут на нашей стороне! И армия Славлены скоро станет самой сильной армией не только в Северских землях!

Если бы слова эти не были так ненатурально выспренни, Войта мог бы с ними согласиться — в части того, что совершенное мрачунами толкнет чудотворов Обитаемого мира на сторону Славлены.

— И я знаю по меньшей мере одного чудотвора, которого эта подлость отвратила от службы мрачунам, — высокопарно продолжал Достославлен. — Но этот чудотвор сто́ит сотни других чудотворов! Войта Воен, я искренне рад, что ты теперь с нами.

Искренности в его голосе не ощущалось, и Войту перекосило. Хвала Предвечному, Достославлен вскоре ушел, оставив товарищам еды и вина, — видно, побрезговал ночевать в клоповнике.

Войта сидел на полу, под маленьким окошком, больше напоминавшим отдушину, и думал о той силе, что поднимает масло по фитилю и позволяет гореть язычку пламени, не касаясь поверхности масла в лампаде. Спать Войта не хотел — привык ложиться поздно, соответственно привычкам мрачуна Глаголена. Масло воняло, лампада чадила — над огоньком поднималась струйка черного дыма и расплывалась в темноте. Почему, вопреки закону всемирного тяготения, масло поднимается по фитилю вверх?

Глаголен прав, жизнь конечна — и коротка. Ее не хватит, чтобы найти ответы на все вопросы. Глаголен прав — глупо самому искать ответы на все вопросы.

От тоски Войта по-собачьи свернулся в клубок на полу и попытался уснуть. Закрыл глаза, чтобы не видеть огонек на кончике фитиля. Спать от этого не захотелось. Это по мягкой постели тоска, по теплому флигелю, по обедам с переменой блюд и чистой купальне. Ерунда, в Славлене у него дом, пусть и без купальни. Вполне теплый и просторный. И перемены блюд за обедом Войта, как правило, не замечал — и ее отсутствия не заметит тоже.

И как клопы пролезают между полом и телом, прижатым к полу? На руке вспыхнула первая дорожка из волдырей, вскоре появилась вторая. Говорят, если не чесаться, то укусов и не заметишь, — врут.

Даже если Глаголен подслушал разговор на галерее, он бы все равно не успел так быстро организовать убийство и поджог. Глаголен, в отличие от Достославлена, не дурак, он всегда знал, чем Войта ответит на любое его слово. Так неужели он не догадался, что́ Войта сделает после убийства чудотворов в зале совета? Тогда почему не ударил в стрелков? Удар мрачуна отличается от удара чудотвора, но выведет из строя любого человека или другого мрачуна еще верней. Почему никто в зале не ударил в стрелков? Будто знали, что опасность никому, кроме чудотворов, не грозит. И Глаголен будто знал…

— Очен, а чего это ты вздумал изучать чудовищ Исподнего мира? — спросил Войта и сел, до крови царапая искусанные руки.

— Литипа привез из Вид дневники одного отшельника… — ответил Очен, почесываясь, — который прожил много лет рядом с логовом многоглавого змея. И… В общем, многоглавый змей обладает высшей мудростью. Он свободно проникает сквозь границу миров, видит прошлое, настоящее и будущее во всей полноте.

— Змей сам поведал об этом отшельнику? — усмехнулся Войта.

— Можно сказать и так. — Очен пожал плечами.

— А вдруг змей прихвастнул? Цену себе набивал…

— Ты не понимаешь. Концепция созерцания идей позволяет проникать мыслью в сознание змея…

— По-моему, это полная чушь. Метафизика. Ты хоть раз в жизни видел многоглавого змея?

— Да. И не один. В семи лигах от Славлены, в непроходимых болотах, есть место, где многоглавые змеи пересекают границу миров.

— Даже не знаю, сколько хлебного вина нужно выпить, чтобы увидеть многоглавого змея… — зевнул Войта. — И как? Тебе удалось проникнуть мыслью в его сознание?

— Разумеется, нет. Чтобы это стало возможным, нужны годы.

Войта покивал.

Храст покинули с рассветом, едва открылись городские ворота, в добротной крытой повозке. Войта ожидал погони, но ее не последовало.

Глаголен не может отпустить его просто так — как минимум попробует оправдаться, доказать свою непричастность к убийству чудотворов. Но даже если Глаголен ни в чем не виноват, Войта все равно не может вернуться в замок. В замок мрачуна. Жизнь в замке мрачуна стала бы настоящим предательством чудотворов. И, по-честному, стоило объяснить это Глаголену, но… Войта не хотел бы признаваться самому себе в том, что боится аргументов Глаголена. Боится, что старый мрачун убедит его вернуться в замок, пояснит всю несостоятельность его позиции.

Потому что Глаголену не понять чудотворов! Не понять, насколько обидно слышать высокомерные высказывания мрачунов о школе экстатических практик, насколько оскорбительно звучат их смешки за спиной. И как чудовищно было продолжать прием после убийства чудотворов! Глаголену не понять, что место Войты — в Славлене.