Читаем Самородок полностью

С десяти лет мы летом уже косили корове траву, жали серпом хлеб. Осенью вместе с отцом заготовляли дрова. Деревья в лесу рубили прямо топором — так нам казалось сподручнее. Разделывали их и стаскивали в так называемые костры — штабеля, чтобы потом легче было грузить на телегу или сани. Потом перевозили хлысты к дому. Здесь их распиливали, кололи и укладывали в поленницы — вон возле того забора.

Сергей Гаврилович отодвинул шторку окна и кивнул на черный от времени, но еще прочный частокол, огораживающий хозяйственный дворик, вымощенный им вместе с отцом каменными плитами более полувека назад.

Как о единственном светлом времени детства, отмеченного не по возрасту тяжелым трудом и крайней нуждой, он вспомнил о часах, проведенных в стенах начальной сельской школы. Ее здание и сейчас виднеется в окно через дорогу на горке.

— Учился я охотно и, видимо, успешно, ибо меня всегда среди немногих учеников отмечали похвальными листами. Учитель — Александр Александрович — должно быть, был хорошим человеком и педагогом, что к нему до сих пор сохранились самые теплые чувства. Бывало, в метель увидит в окно, что я с книжками под мышкой никак не могу взобраться в гору, выйдет, встретит меня и на руках принесет в школу. И к другим детям бедняков он относился с сочувствием. Особенно к тем, которые приходили из соседних деревень. Чтобы они не были голодны, он поручал сторожу варить им картофельный суп. Помню, очень нравилось мне это варево и казалось, нет на свете еды вкусней.

Когда я ухитрялся делать уроки, право, ума не приложу. Ведь с меня не снимались многочисленные домашние обязанности. На третью зиму успешно сдал экзамены, получил похвальный лист и свидетельство об окончании начальной школы. Мне очень хотелось дальше учиться. И учитель, помню, говорил отцу, что я способный, и советовал продолжить мое образование. Но у семьи не было на это средств. Да и руки мои требовались в хозяйстве. Отец сочувствовал, но все же был неумолим. Должно быть, нелегко было прокормить и одеть нашу многочисленную ораву.

Документ об успешном окончании федотовской начальной школы

Похвальный лист Сергея Симонова

Сергей Гаврилович вспоминает, как уже тогда, еще ребенком, проявлял он интерес к разным ремеслам. Конечно же домашние дела почти не оставляли свободного времени. Но коль перепадали такие минуты, он с увлечением что-нибудь пилил, строгал. Приходилось мастерить украдкой от отца, боявшегося, что он поломает инструмент.

Тут, в родном доме, Сергей Гаврилович то и дело наталкивался на следы своих первых в жизни поделок. В груде старого хлама в углу двора он чудом усмотрел обрубок валика со следами деревянных лопаточек. Оказалось, что это остатки маслобойки, которую он изготовил из дерева, когда ему еще не было и десяти лет. Ее он мастерил в конюшне при свете керосиновой коптилки, когда его чуть свет посылали подкормить лошадь. Получилось отменно. Маслобойкой стала пользоваться не только мать, но и соседи, с трудом верившие, что такое мог придумать и смастерить малолетний Сергейка.

Мальца неумолимо стала тянуть к себе кузница, что приютилась на краю деревни. Привлеченный сюда однажды лязгом обрабатываемого на наковальне металла, он уже не мог равнодушно мимо нее проходить. Порой, забыв обо всем на свете, и в том числе о домашних обязанностях, он подолгу восхищенно наблюдал за таинством превращения бесформенных кусков железа в столь полезные в крестьянском хозяйстве предметы. Кузнец Сергей Антонович поначалу его вроде бы не примечал: и другие мальчишки забегали к нему из любопытства. Но Сергейка, в отличие от них, появлялся в воротах кузни чуть ли не каждый день и одолевал вопросами. А однажды несмело напросился помочь.

Антоныч смерил его любопытным взглядом, словно оценивая. Уж больно он был мал, хотя вроде бы крепок.

— Ну что ж, возьми вон тот молот, что полегче.

Сергейка вмиг схватил кувалдочку, поплевал на ладони, как это всегда делал Антоныч, и стал к наковальне. Кузнец выхватил щипцами из горна раскаленный прут. Один удар, второй, третий. Антоныч сначала ручником показывал, куда ударить, но потом только передвигал по наковальне прут, заметив, что парнишка и сам неплохо соображает что к чему.

— Молодец, толк из тебя получится, — похвалил Антоныч, когда шина для тележного колеса была выкована. — А теперь беги домой, скажи отцу, что вечерком загляну — есть к нему разговор.

Но предупредить отца Сергейка так и не успел. Гаврила Игнатьевич приехал поздно и, как всегда, уставший. Едва успел отстегнуть вожжи, развязать хомут, ослабить чересседельник, как пожаловал Антоныч. Велев Сергейке распрячь лошадь и задать ей корма, отец позвал кузнеца в дом. Выпроводив малышню, они долго шептались. Потом отец позвал Сергейку.

«Так вот ты где пропадаешь, — нарочито строго сказал отец. — Сам себе работу нашел? Ну что ж... К Антонычу в ученики пойдешь?»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии