Самородок

– Хотел. Да я прежде, чем его увезти, забрал его маленькое ружьё. Он сказал, отвезти его на ту поляну, где мы подобрали раненого Михаила и Лёву. Я его высадил там, а оружие выбросил ему, когда отъехал. Так он палил мне вслед. Вот такой гадкий этот человек. Всё. Я о нём больше не хочу говорить.

Кулил посмотрел на Армагиргына, увидел его белые штаны и всё понял.

– Атэ, ты так решил?

– Да, Кулил. Я устал и хочу отдохнуть. Готовься. Соберёшь всех, кто не на пастбище. Я скажу все свои наказы и свою волю. А потом ты мне поможишь уйти за облака. Кулил, надо чтобы после моей смерти люди не враждовали из-за оленей и наследства. Я решил всем выделить оленей из моего стада, и пусть делают с ними, что хотят. Но старшим на стойбище оленей будешь, конечно, ты. Ты самый разумный, сильный и волевой эрмэчин. Я скажу, что лучше пасти оленей вместе. Но если кто хочет уйти и вступить в олений совхоз, то пусть уходит. А кто останется здесь, должен слушать тебя. По двадцать оленей из моего стада выдели Лёве и Михаилу. Михаил будет вместо меня шаманом. Он умеет лечить и владеет кое-какой магией. Хотя сам об этом не знает.

Кулил пошёл готовить всё к обряду. Ему не хотелось заниматься этим. Это был старинный обычай, в соблюдении которого он не мог отказать своему атэ.

Прежде всего, он пошёл объяснить весь обряд Михаилу, потому что он мог помешать, а Кулил хотел, чтобы он ему помог. Когда Кулил объяснил Михаилу суть обряда, он просто опешил.

– Ты что, Кулил, это же преступление, это же убийство. Пусть старый человек живёт, сколько сможет.

– Это наш народный обычай. Я не могу отказать атэ в его последней просьбе. Это его обидит. Он будет глубоко несчастен. Народ считает за большое счастье, когда человек по своей воле спешит к «верхним людям». Это его святая воля и его святой праздник. Почётная добровольная смерть обеспечит хорошее место на небе. К тому же старик прожил два века. Я не могу принять твой отказ. Ты живёшь у нас и не можешь не уважать обычай моего народа.

– Что я должен делать?

– Ты сядешь на него, будешь держать его руки и ноги. Всё самое главное сделаю я. Михаил, пойми, я могу взять любого чукчу себе в помощь. Но атэ не хочет. Он говорит, ты остаёшься вместо него, ты должен его проводить.

Кулил не дал больше ему возможности говорить. У него было ещё много дел.

В большой яранге шамана собрались все жители стойбища. Все ждали, что скажет Армагиргын.

– У меня сегодня великий день. Перед тем как уйти сквозь облака, я хочу сказать важное. Эрмэчином вместо меня будет Кулил. Каждому из стойбища он выделит оленей из моего оленьего стада. Вы можете забрать своих оленей и уйти куда хотите. Можете остаться с Кулилом и помогать ему, и слушать его. Но я вам советую не уходить, а жить в дружбе и поддерживать друг друга. Надо жить своей жизнью, соблюдать заветы наших предков. Подальше от чужих людей. Только собственная праведная жизнь и есть жизнь, достойная настоящего человека. Кулил мудр и справедлив, будьте послушны ему.

Силы покидали старика. Он передохнул и попросил Кулила:

– Я буду тихо говорить, а ты произноси громко, чтобы все слышали, – он облизнул пересохшие губы. – Кулил, представь им нового шамана. Скажи, я подготовил его, он будет заботиться об их здоровье. Звать его Армагиргын, а меня Атык. Это моё имя от рождения.

Кулил подошёл к Михаилу. Взял его за руку, поднял её и сказал:

– Это наш новый шаман Армагиргын. Его подготовил Атык вместо себя. Он будет вас хорошо лечить.

Он опустил его руку и вновь подошёл к своему атэ.

Армагиргын сказал ему тихо:

– Пусть меня сожгут. Я хочу подняться на световом луче навстречу лучам сияния. Я не хочу обряда вопрошания^[33]. Я хочу вознестись на луче. Пусть все уйдут. Останьтесь только близкие. Я всё сказал.

Старик умолк и закрыл глаза. Все вышли. Армагиргына – Атыка одели в погребальные одежды, во всё белое. Теперь надо было провести обряд «последнего чая». Сели полукругом около маленького столика. Пыткыванна разлила чай. Это был чай из трав тундры без сахара. Выпили по чашке в полном молчании. Кулил уложил старика на середину полога. Он был уже в состоянии полной прострации, не замечал окружающих людей, будто уже находился в пути, оставил навсегда нелёгкую земную жизнь. Пыткыванна обернула шею старика шкуркой молодого телёнка. Кулил накинул поверх шкурки петлёй моржовый ремень. Михаил сел верхом на колени старика и крепко взял его руки в свои, придавив их к полу. Петля затянулась. На улице протяжно и жутко завыли собаки.

Тело положили на лёгкие нарты. Вместе с лёгкой беговой нартой его вынесли из яранги и потащили на холм. Там уже был приготовлен костёр из сухих дров и мха. На небе сияло северное сияние. Сухие дрова вспыхнули сразу, и к небу, соединяясь с лучами сияния, взметнулось высокое жаркое пламя.

Михаил наблюдал, как менялось выражение лица покойного: спокойное, умиротворённое, оно вдруг стало гневным. Плотный дым окутал уходящего сквозь облака.