Самородок (СИ)

Эмоции для него ничего не значили, вернее, основополагающими для него они не являлись. Просто имелось нечто, что могло бы с ним поспорить или даже потягаться. А это было уже опасным. Не совсем, но потенциально. А значит, его необходимо просто уничтожить. Без сомнений и вариантов…

Капало прямо на нервы, с тупым и раздражающим постоянством: кап-кап, пауза, и по новой. В пустое ведро, подставленное то ли специально, то ли заранее. Кап-кап, а иногда и откровенное «бум!», это когда тяжёлая капля вдруг попадалась. Минут через сорок это нытьё Тори не просто надоело, а осточертело вконец. Хватит!

— Махмуд? Шах? — бросила она через плечо.

Напарники словно из воздуха родились; не было их, и вот уже тут, рядом.

— Слышите? — в подробности Тори не вдавалась, а задавать наводящие вопросы на позиции считалось у неё дурным тоном. — Заверните этот грёбаный кран! Ни сосредоточиться толком, ни прислушаться, чтоб его!..

Махмуд с Шахом переглянулись. Что-то мать совсем разнервничалась. Шах чуть пожал плечами, Махмуд же только зыркнул на него карими глазищами — пошли, мол! Бейберы отправились наводить порядок, и никто из них не подозревал, что жить им всем оставалось меньше пяти минут.

Тори закинула автомат за спину, достала сигарету, чиркнула зажигалкой, вдохнула дым и чуть расслабилась, прикрыв глаза. Помнится, они как-то поспорили с Ромкой, кто из них первым бросит курить. Она, конечно, подкалывала, шутила, утверждая, что пачка сигарет для него дороже и собственной жизни, и их отношений, и целого мира впридачу, что за сигарету тот побежит на край света, коли приспичит. Роман не обижался, он вообще не умел обижаться, этот её большой ребёнок, только в серых глазах мелькнёт нечто такое, что хотелось тут же прижать его голову к груди и гладить по волосам, шепча что-то успокаивающее. А потом он, в свою очередь, довёл и её своими убийственными и не слишком-то приятными аргументами. Курить и ты не бросишь, на полном серьёзе заявил, потому что у тебя работа нервная, ты вообще, мать, не женщина, а бой-баба, таких у нас называли раньше на Руси даже не баба, а «бабища» — и коня остановит, и типа в огонь сунется… Но достало её не это, а тут же прозвучавшее из его уст явное противоречие: Ромка стал далее утверждать, что она, как всякая представительница Скандинавии и той же Балтии, совершенно инфантильная и вообще они все по жизни заторможены, словно пыльным мешком из-за угла долбанутые. Вялые какие-то, вечно себе на уме. Да неужели? А как же насчёт бой-бабы? — воскликнула она и повалила его на кровать. Заторможенная? Инфантильная? Сейчас посмотрим!.. И тут же обоих как прорвало, словно накрыло чем-то. Как же они любили тогда друг друга! Исступлённо, будто в последний раз. Не могли оторваться, насытиться, испить самих себя до донышка, которого всё не было и не было, сил, казалось, друг для друга немеренно… Как чувствовали… А теперь вот её викинг ушёл. Навсегда.

Она судорожно вздохнула и вновь нервно затянулась. Сил не было, сейчас она работала и держалась на автопилоте, подчиняясь и руководствуясь исключительно вбитыми в тебя на тренировках императивами командира и бойца, для которого выйти из боя беспричинно не оправдано ничем. Внешне всё вроде бы нормально, держалась как обычно. Но в мыслях своих постоянно была с Романом. Она не знала подробностей случившегося, и тем тяжелее было на сердце, которое камнем давило на грудь, тоской и печалью постоянно напоминая о себе. Просто судьба взяла родного, любимого человека, взамен оставив эту тоску и безысходность. Ну почему взяла не её? Почему тебя, мой викинг? Почему?..

Она вдруг поняла, что плачет. Тихонько глотая слёзы дрожащими губами, вся в себе, всё в душе, как умеют только женщины, когда уже невмоготу им, когда уже сил никаких, а лишь чернота да одна скорбь в той же душе. Если б могла, взвыла бы, наверное, в голос, открыто и не стесняясь, именно как та самая баба, и запричитала бы тоже по-бабьи, лишь бы стало хоть чуть-чуть полегче, лишь бы отпустила та тварь внутри, что звалась сейчас безнадёжностью и отчаяньем, и которая безжалостно, остервенело вцепилась острыми своими когтями ей прямо в душу, и рвала, и рвала её на части вместе с сердцем…

Она повернулась и слепо двинулась в сторону закутка, что присмотрела как позицию с самого начала, чтоб успокоиться и привести себя в порядок, негоже подчинённым видеть своего командира в таком виде — заплаканную и потерянную. Успеет ещё нареветься. Потом, после. А тут она на задании, это сейчас важнее. Но выплеск эмоций всё же помог, в душе хоть немного, но прояснилось, хоть чуть-чуть, но полегчало.