Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.)

Большинство случаев планомерной подготовки к самосожжению заканчивались совершенно иначе. Имеющиеся источники позволяют достаточно подробно исследовать этот вопрос. Авторы произведений, в которых оспаривалось право старообрядцев на добровольный уход из жизни, не жалели черных красок для создания трагической картины. В момент самосожжения «предстоящия людие видят чюдо страшно и слышат дивство необычно и ужасно». Когда разгорается огонь внутри «оной хлевины» («згорелого» дома. — М.П.), «от сих самозаключенных насмертников изходит жалостной вопль и голка велика, от мужей – нелепое крычание, от жен – жалостное восклицание, юношее – горькая туга, от девиц – жалостный вопль, и паки от малых детей, сущих младенец, – и пищание, и восклицание подобием и образом, якоже во аде и геене». Родственники, находящиеся за пределами «згорелого дома», пытаются спасти погибающих в огне, но это им не удается. Когда «огненное свирепство умножится», находящиеся вблизи от «гари» «умильно слезят и со тщанием огнь погашают, и борзо храмину оную терзают», надеясь хоть кого-нибудь спасти «от самогубительныя смерти», но все их усилия оказываются напрасными: «ничтоже успевают»[861].

Документы XVII–XVIII вв. описывают ситуацию деловым языком протокола. Чаще всего своеобразным сигналом к самосожжению становился штурм постройки, где находился наставник со своими последователями. Самые ранние свидетельства о подобного рода трагических ситуациях относятся к 1672 г. После того, как стрельцы начали ломать двери избы, где собрались крестьяне деревни Бармалей Нижегородского уезда, самосожжение свершилось. Как говорилось в составленном по горячим (в буквальном смысле слова) следам событий, «пороху и лну у них было принесено и как у той ызбы учали двери высекать, и оне сами себя в ызбе зажгли»[862]. В феврале 1684 г. в Дорах на реке Порме в Каргопольском уезде действия стрельцов против самосожигателей оказались исключительно успешными. Стрелецкий подполковник Ф.Ю. Козин, действуя по устоявшимся правилам, пытался организовать увещания засевших в «згорелом доме» старообрядцев, но все отчаянные попытки духовенства оказались тщетными. Самосожигатели «ответили стрельбой и зажглись»[863]. Тогда стрельцы, прорубив двери и окна, стали вытаскивать людей из «храмины». В итоге сгорело 47 человек, но большую часть собравшихся (153 человека) удалось арестовать[864].

Нетрудно найти другие аналогичные свидетельства, связанные с более поздним периодом – серединой XVIII в. Во время самосожжения старцев Филиппа и Терентия с «прочими», огонь разгорелся после того, как солдаты пошли на штурм старообрядческой часовни. Сохранилось красноречивое описание событий: «гонители» начали «часовню рубить в шесть топоров и стали двери прорубать». Тогда находившиеся внутри постройки старухи закричали: «Батюшко, батюшко, уже попадают в часовню!». Услышав их тревожные вопли, старец Филипп «преподал благословение детям своим», и самосожжение началось[865]. Но необходимо помнить, что штурм предназначенной для «гари» постройки начинался после длительных «увещеваний», во время которых старообрядцы неторопливо исполняли все предсмертные обряды, предшествующие массовому самоубийству.

Все другие свидетельства о последних минутах жизни участников «гари» существенно различаются. С одной стороны, сохранились данные, из которых следует, что старообрядцы относительно хладнокровно ожидали смерти и проводили последние минуты жизни в молитвах. По другим данным, в «згорелом доме» слышался лишь жалкий стон. Так, во время Дорской «гари», произошедшей 7 февраля 1683 г., стрельцы, ворвавшиеся в постройку, предназначенную для самосожжения, увидели следующее: «у них де в избы солома и скалвы и береста и лну и пеньки на полу и по гряткам навешено горит, а они де з женками и з девками обнявшися, стоя шатаются и стонут, а малые де робята на ошестках и по лавкам крычат и все де стонут, а никаких речей не говорят»[866]. Иная картина сохранилась в описании другого самосожжения.

Во время «гари» в Троицком Зеленецком монастыре, происшедшей немногим менее столетия спустя после первых каргопольских самосожжений, «как огонь стал весьма усиливаться, то все означенные бывшие в том собрании люди от великого дыму упали в той келье на пол и говорили: “Спаси, Господи, души наши грешные”»[867]. Перед самосожжением 1756 г. близ сибирского села Каменки в Тобольской епархии старообрядческий наставник Андрей Шамаев «в назначенный час наутре взял большой пук зажженной лучины, поджег приготовленные в сенях солому и веники и остатки огня бросил под горницу. Когда пламя охватило здание, молившиеся поклонились последний раз до земли и затем легли на пол в ожидании смерти»[868].