Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.)

Действительность далека от карикатуры, созданной талантливым старообрядческим писателем и поддержанной в дальнейшем просвещенными специалистами-психологами. Являясь результатом внимательного анализа реальных политических событий, сопоставления происходящего в стране с эсхатологическими пророчествами, самосожжения всегда оставались продуманным мероприятием. Судя по архивным документам, «гари» предшествовала длительная и, пожалуй, довольно хладнокровная подготовка, во время которой старообрядческие наставники применяли свои обширные богословские, психологические, технические и военные познания. Вероятно, старообрядцы, организуя все новые самосожжения, быстро накопили значительный опыт в этой сфере. Выдающаяся роль здесь принадлежала бродячим старообрядческим наставникам, имена которых в основном, особенно в XVIII в., неизвестны. В некоторых случаях ими становились бывшие церковники: отказавшиеся принять никоновские реформы приходские священники или соловецкие монахи. Самым знаменитым из их числа по праву стал черный дьякон Игнатий. Начиная с 1666 г., он принял активное участие во внутренних монастырских спорах об исправлении богослужебных книг и обрядов.

В конце 1666 или начале 1667 г. Игнатий покинул взбунтовавшийся Соловецкий монастырь и занялся пропагандой главных идей старообрядчества на Севере России[575]. Хорошо знавший Игнатия старообрядческий публицист Евфросин с почтением указывал на высокую образованность черного дьякона: «Книгам был читатель, и охочь и досуж»[576]. Около двадцати лет Игнатий скрывался от постоянных преследований, «ведя жизнь странствующего проповедника <…> оставаясь фактическим главою старообрядцев в Поморье»[577]. Как пишет французский историк Пьер Паскаль, Игнатий «избрал местом своей апостольской деятельности Повенецкую область на север от Онежского озера: он был великим аскетом, любителем книг, приобретал учеников словом и пером и считал себя призванным основать большой монастырь»[578]. Судьба распорядилась иначе. В марте 1687 г. Игнатий выступил организатором крупнейшей в истории России «гари» в специально для этой цели захваченном старообрядцами древнем Палеостровском Рождественском монастыре. Другим заметным проповедником самосожжений, также скончавшимся со своими подопечными – собранными их разных мест крестьянами – стал бывший соловецкий монах Пимен, который возглавил «гарь» в Березовом Наволоке Шуезерского погоста в 1687 г[579].

Иногда в роли наставников самосожигателей выступали представители белого духовенства. На это указывают в первую очередь сибирские материалы. Самосожжением на реке Березовке в Тобольском уезде (конец XVII в.) руководил старец Даниил – бывший священник Деметиан[580]. В 1678 г. он организовал в 12 верстах от Ялуторовской слободы Тобольского уезда собственную пустынь. В ней он занялся пострижением всех желающих в монашество, проповедовал учение о близком конце света. В ночь на 6 января 1679 г. пустынножители подожгли свои дома и сгорели. Во время этого массового самосожжения погибло около 1700 человек[581]. Вполне вероятным представляется предположение о том, что старцы-проповедники «огненной смерти» отличались от своих подопечных значительно более высоким уровнем образования, действовали уверенно и постоянно находились в поисках новых приверженцев. Об этом повествует современник событий, старообрядческий писатель конца XVII в. Евфросин, описывая сборы желающих заживо сгореть: «Езжаху проповедницы по волостем на собрание насмертников, жен и девиц. И хотящий к ним текаху скорим путем в царство»[582].

Одним из первых в числе исследователей причин самосожжений вопрос о лидерстве в среде приверженцев «огненной смерти» поставил И.А. Сикорский. Он полагал, что внутри общины самоубийц всегда возникало «патологическое ядро, состоящее из субъектов наиболее болезненных и односторонних». Под энергичным руководством наставника оно становилось «опасным источником психической заразы»[583]. В современных исследованиях, посвященных старообрядческим «гарям», роль наставников-самосожигателей также всячески подчеркивается. Высказываются не вполне, на мой взгляд, обоснованные, преувеличенные предположения о том, что «именно их страстная проповедь и демонстративные акции протеста влияли на настроение людей, раздражали местное духовенство, возбуждали “властительския гневы” и, в конце концов, запускали механизм репрессий, приводивший к трагедиям»[584]. В современной литературе легко найти аналогичные высказывания: «толчком к уходу крестьян, сбору их для массового самоубийства либо всплеску недовольства действиями власти, приводящего к организации “гари”, является деятельность старообрядческих учителей»[585]. В действительности наставники действовали куда более осторожно, скрывали свои подлинные намерения, умело маскировались под обычных бродяг.