Самостоятельные люди. Исландский колокол

И, как ни странно, никто в округе впоследствии не упоминал об этой ночи. Она была вычеркнута из истории прихода, как тот олень, на котором Бьяртур много лет тому назад ездил верхом через Йекуль и по пустоши. В следующие дни эти бородатые солидные люди, встречаясь дома или в другом месте, бросали друг на друга беглый смущенный взгляд, точно парень и девушка, которые слишком далеко зашли накануне вечером и решили больше этого не повторять. Еще много лет спустя эта ночь вспоминалась жителям поселка как нечто постыдное, и воспоминание о ней пряталось где-то в тайниках души, как игра больного воображения: мертвенно-синие колеблющиеся тени, пылающие глаза какого-то сказочного существа, кощунственное пение псалмов, кофе, которого так и не подали, разговоры о душе — и Бьяртур из Летней обители, отрекшийся от своих друзей, которые собрались, чтобы напасть на его врага Колумкилли.

Глава сорок шестая Справедливость

После этой победы Гудбьяртура Йоунссона привидение на время перестало появляться. Подобно тому как весенним днем убивают больную овцу, так и он убил той ночью веру в религию, указал на дверь всем соседям и велел детям ложиться спать. Некоторые утверждают, что он и кота повесил. Если привидение воображало, что Бьяртур падет духом, распродаст свое имущество и уйдет в другие места, то оно ошиблось: дьявол старался понапрасну — Бьяртур был тверд, как скала. И хотя он понес большой урон, но не отступил ни на пядь. То, что случилось позднее, было только отзвуком событий, совершившихся здесь раньше.

Был день солнцестояния. Небо с утра затянуло густыми низкими облаками, повисшими над землей. Беспросветная тьма вокруг; беспросветная тьма в душе. Только к полудню чуть посветлело и сразу же опять стемнело — короткий полдень не мог развеять темноты. Ожидали уездного судью. Бьяртур не дал мальчикам никаких заданий на день: казалось, он хотел сначала дождаться, чтобы власти сами решили, кто же все-таки хозяин на хуторе — он или дьявол. Когда Бьяртур вышел накормить оставшихся овец, Гвендур пошел за ним с собакой. Старший сын сидел у окна, сдвинув колени, и внимательно рассматривал старые царапины на столе; он не отвечал, даже если с ним заговаривали, и не прикасался к веретену. Маленький Нонни, который сидел и вязал рядом с бабушкой, то и дело поглядывал на него: он чувствовал состояние брата тем необъяснимым тонким чутьем, которому не нужны никакие слова. Подойдя к нему, он сказал успокоительным тоном:

— Хельги, плюнь ты на это! Что же судья может поделать с привидением?

Старший брат ничего не ответил. Немного погодя Нонни опять сел возле бабушки. Тишина. Не слышно даже пения псалмов — только тихое монотонное бормотание.

Староста прибыл сверху, с гор, чтобы встретить судью, который должен был приехать снизу, из города, и произвести дознание. Но судья все не приезжал. Пошел снег. Староста был в плохом настроении; он ругался и говорил, что ему некогда заниматься всяким вздором. Он сомневался, чтобы этот чертов судья отважился рискнуть своей драгоценной особой и приехать сюда, в горы, — эти ученые, чуть только засвистит пурга, забираются под перину. Староста улегся на кровати хозяев. На нем были толстые чулки, защищающие от снега, и он позвал Аусту Соуллилью, чтобы она стащила их с него. Оба — и гость и хозяин — были далеко не любезны.

— Всегда у тебя что-нибудь неладно, — сказал гость хозяину, ища свою табакерку. — Если не смерть жены и не падеж скота — то дьяволы и всякая нечисть!

Крестьянин ответил:

— Что касается смерти и дьяволов, то ведь я никого не звал сюда горланить псалмы и нести околесицу насчет души и прочего… на смех богу и людям и на позор всему приходу. С другой стороны, я требую правосудия, справедливости — того, что каждый свободный человек может требовать в свободной стране. Я знаю только, что каждый год власти обращаются ко мне за налогами и податями, а я сейчас в первый раз обратился к властям, так что я им ничего не должен.

— Послушай, — сказал староста, заложив себе под язык жевательного табаку, — надо бы тебе продать мне обратно этот двор и надуть меня еще раз.

После пережитых за последние дни волнений Бьяртур твердо решил относиться ко всему хладнокровно; нет, старосте не удастся вывести его из себя.

— Да, дорогой Йоун, — сказал он сострадательно, — ты ведь без шуточек ни на шаг.

— Я не понимаю, чего ради тебе мучиться и цепляться за этот несчастный хутор? Две жены твои на том свете, скот пал, почти все дети умерли. Ну на что это похоже?.. И вот там стоит бедняжка Соулбьерт, или как там ее зовут, уже взрослая, но язычница и неграмотная, а насчет ее конфирмации никто еще и не подумал, — сказал староста.

— Вот тебе и на! — ответил Бьяртур. — С каких это пор ты стал таким ревнителем христианской веры? Видно, подходишь к тому возрасту, когда надо подумать о душе.