Самоубийство империи. Терроризм и бюрократия. 1866–1916

Вечером Мирский поехал в Царское Село с крайне неприятной миссией: докладывать о возможных беспорядках в столице. Передал государю один из гулявших по городу вариантов петиции. Вернулся поздно, привёз высочайшее повеление о введении военного положения. Это было на руку и ему, и Фуллону, и Лопухину: ответственность за то, что произойдёт завтра, с них снималась и перекладывалась на плечи командующего войсками Петербургского округа великого князя Владимира Александровича. Этот в обществе слыл за отъявленного реакционера. Ему приписывали фразу: «Нужно открыть жилы России и сделать ей небольшое кровопускание». С такого и взятки гладки. В тишине, при морозном лунном свете солдаты стали занимать позиции.

Уже совсем ночью на квартиру Мирского, в доме министерства на Фонтанке, 16, явилась делегация интеллигентов: писатели Горький и Семевский, историк Кареев, гласный Городской Думы Кедрин – всего десять человек. Пришли уговаривать не стрелять завтра в народ. Мирский устал за день и их не принял. Поехали к Витте; тот принял, посетовал, что сделать ничего не может. После того, как кровавые события совершились, ходатаев за народ арестовали: в полиции решили, что это и есть то самое Временное правительство, о котором информировал Лопухина «Виноградов».

Шествие

Ночью на перекрёстках горели костры: солдаты грелись. Утром, в десять часов, у отделов «Собрания» за Нарвской и Невской Заставами, на Васильевском, на Петроградской, на Выборгской сторонах стали собираться участники шествия. Настроение у всех было приподнятое, праздничное. Небо затянуло, но погода стояла приятная, морозная, безветренная. Толпы быстро росли, в них царствовало настроение самоотвержения, радостного единения во благом и великом деле. Наконец-то народ вместе со своим царём! Всё делалось организованно, дисциплинированно. Откуда-то добыли хоругви (как потом выяснилось, из часовен Общества трезвости и некоторых больниц). Принесли иконы, портреты царя. Собралось всего народу по городу тысяч триста – четыреста.

Около одиннадцати началось движение. От помещения нарвского отдела «Собрания» на Петергофском шоссе, дом 42, что возле Путиловского завода, двинулась колонна, во главе которой шёл сам Гапон. Рядом с ним – соратники, рабочие Васильев, Кузин, могучий кузнец Филиппов, пожилой путиловец с портретом царя, заодно сбоку – инженер с Путиловского завода, социалист Пётр Рутенберг (будущий убийца Гапона, но кто мог знать…). Все с непокрытыми головами. Двинулись с пением: «Спаси, Господи, люди Твоя…» (молитва о благоверном государе императоре Николае Александровиче). Впереди колонны, тоже без шапок – полицейские чины: помощник пристава путиловского участка Жолткевич и околоточный Шорников. Они были уверены: их долг – поддерживать порядок во время шествия. Останавливали транспорт, дабы дать дорогу портрету государя.

Немного не доходя Нарвских ворот, у моста через речку Таракановку (ныне несуществующую), колонна вдруг остановилась. Поперёк Нарвской площади стояли цепи солдат. Возникла странная пауза. Но в первых рядах снова запели «Спаси Господи» и «Отче наш», и колонна колыхнулась вперёд. Было слышно: что-то кричат офицеры с той стороны, но разобрать что – невозможно. Требование остановиться, разойтись, предупреждение о стрельбе – за пением просто не услышали. Из-за шеренг на толпу помчались конно-гренадеры. Толпа расступилась, сомкнулась за кавалеристами и снова двинулась. Никто ещё ничего не понимал. Раздался залп, потом второй, потом третий. Васильев, Филиппов, старик с царским портретом и полицейский Жолткевич были убиты сразу. После третьего залпа люди побежали в разные стороны. Гапона повалили на снег телохранители. Потом он скрылся.

Нечто подобное творилось на Васильевском, возле 4-й линии, у Благовещенского моста, на Петроградской стороне у Троицкого моста. На Шлиссельбургском шоссе обошлось без стрельбы, народ разогнала конница. Около двух часов толпа, до крайности взвинченная и уже неуправляемая – те, кому удалось пробиться с окраин, и просто зеваки – собралась у Дворцовой площади, со стороны Невского. На площади биваком расположились роты Преображенского полка. Видя, что толпа напирает, гвардии капитан Мансуров поднял одну роту и построил её поперёк площади, от Главного Штаба к Александровскому саду. Толпа не расходилась, оттуда раздавались яростные, злобные крики. Думая, что исполняет долг, Мансуров приказал солдатам дать предупредительный залп в воздух. Выстрелили вверх не целясь – и попали по деревьям сада, облепленным любопытными мальчишками. Потом последовали ещё залпы.