Самоубийство. Подготовка (СИ)

А вот бабушка... Ей нравилось полоть буряки, честное слово. Когда мы ехали в поле, сидели в кузове, она уже тогда светилась от радости - предвкушала. Это меня удивляло (бабушкиного воодушевления, конечно, не хватало для того, чтобы заразить и меня любовью к сельхозработам, но все же ее настрой слегка поднимал мой дух), я спрашивал: "Чему ты, ба, радуешься? Глаза бы мои не видели этих буряков". "Ну, как же? Степь", - улыбаясь, отвечала бабушка. - "Красиво". Я смотрел из кузова грузовика на унылую степь кругом, на эти засаженные кукурузой, подсолнухами, пшеницей и буряком поля, размокшую под дождем землю (когда шел дождь, нас иногда возили в крытом брезентом кузове) и не мог понять - что там красивого? Мрак и дождь, слякоть, черная земля, грязь - как в любое утро. А дождь кончится - наступит жара, не спрячешься, и жажда, и слепни, и руки исколоты-изрезаны травой, да ну бы ее к черту ту степь! А бабушке нравилось. Она во время войны работала в Германии в остарбайтерах. Тоже в сельском хозяйстве, в поле, на хозяина - Освальд Мюллер его звали. Тоже что-то собирала - кажется, брюкву. Часто рассказывала про тех своих друзей, что там с ней работали. Помнила всех молодыми. "Виктор Делавери" был такой. Его чаще всех вспоминала, говорила: "Мы все работаем, а он лежит в траве, спит, а хозяин как увидит, то так бил его, так бил, а ему хоть бы хны. Мы уж и упрашивали его: "Витя, попадет же тебе от хозяина, а он: "Плевать я хотел на того хозяина". Кажется, бабушка даже некоторое время после войны переписывалась с этим Виктором, а потом, как водится, все заглохло. Только в старости снова почему-то часто его вспоминала, говорила: "Вот бы сейчас увидеться. А он ведь из Киева был - из киевских греков, наверное, и сейчас в Киеве живет". Как-то я пробил это имя по пиратской базе в Интернете - оказалось, Виктор Делавери жил в Киеве на соседней со мной улице. А бабушка к тому времени уже года два как умерла. Да и Виктор Делавери вряд ли был еще жив - в той базе было много покойников, но я все равно огорчился - если бы бабушка настояла, попросила, и если бы я раньше озаботился, то мог бы найти ей Виктора Делавери, и он, возможно, был бы еще жив, и они могли бы встретиться - это вряд ли, впрочем, бабушка уже много лет не ходила, но я бы мог хотя бы привет от нее передать, мне ведь этого Виктора найти получаса хватило бы. Но это все рассуждения наподобие уэллсовской "Зеленой двери" - о том, чего не вернешь... Так что была бабушка в остарбайтерах - лет двадцать ей тогда было. Может быть, оттого и любила она в поле работать, может, этот выезд был для нее вроде реминисценции какой-то - все равно, что назад в молодость вернуться. Или ей просто нравилось, что вся семья в сборе, и все при деле - никто не читает в дальней комнате книгу, не смотрит телевизор, все пропалывают буряк. Что-то вроде пикника на природе, но не такого, как на картинах художников-импрессионистов - где мужчина и барышня сидят в траве, а между ними всякая снедь в корзинке, а такого, где вся семья стоит в поле раком. Хотя в обед мы тоже усаживались перекусить - прятались от солнца в таких лесопосадках у дороги, у нас их называют "ветроупорками", раскладывали тоже снедь - хлеб, сало, яйца, помидоры, воду или молоко. Все равно, впрочем, мы не походили на картину импрессионистов, скорее изображали сцену из соцреализма - "Обед на полевом стане" (уверен, что такая картина имеется, никак не могло остаться без картины такое прекрасное название).

- На дороге -