Я несколько раз тщетно пытался побеседовать с Е. П. наедине, выяснить его позицию по делу, понять, почему и как было совершено преступление. За этим сквозь стеклянное окошко двери наблюдал, усмехаясь, следователь, и с явным недовольством ко мне относился дежурный по следственным кабинетам СИЗО. В общем, по окончании следствия я изучил дело тщательным образом, но не нашел ничего существенного, за что можно было бы зацепиться и использовать в защите.
Дело было направлено в суд со следующей фабулой обвинения по ст. 162 ч. 3 п. б, в, ст. 105 ч. 2 п. ж, з, н УК РФ: братья П. останавливали автомобили, просили их подвезти, при этом И. П. садился на переднее сиденье, а Е. П. – на заднее за спиною водителя, в безлюдных местах Е. П. накидывал на шею водителя шнур от утюга, а И. П. держал руки водителя, чтобы сломить сопротивление. После этого выбрасывали труп в поле. Первой машиной им завладеть не удалось, так как закончился бензин, поэтому ее они подожгли. Второго водителя убили аналогичным образом, труп утопили в реке, а автомобиль передали на разукомплектование своему пособнику. Третью жертву – сотрудника спецназа – братья П. нашли по объявлению о продаже автомобиля. Якобы с целью покупки они предложили продавцу оформить на них генеральную доверенность, а затем по дороге за денежными средствами хозяина машины задушили, а труп закопали в огороде у бабушки. На этой машине П. беспечно разъезжали по городу до момента их задержания.
Наиболее запомнились на суде мне два эпизода: первый, когда судья спрашивал у подсудимых, признают ли они вину, а второй – судебные прения и вынесение приговора. Председательствующий по делу был человек с большим стажем следственно-судебной работы, он самоуверенно пообещал разговорить моего подзащитного. Не знаю, как у него это получилось, но после неоднократных настойчивых вопросов о том, признает ли Е. П. себя виновным, тот что-то промычал и после долгих месяцев молчания это мычание все восприняли как признание вины. Далее были исследованы доказательства, а когда процесс подошел к прениям, мне, молодому адвокату, стало страшно. Адвокаты – мои коллеги – перешепнулись друг с другом на тему, как можно защищать «таких», хотя, что меня поразило, после этого каждый встал и выполнил свой долг, выступив с защитительной речью.
И тут дают слово мне. В зале – набитом родственниками и знакомыми убитых, в первую очередь коллегами спецназовца, воцарилась зловещая тишина, грозившая в любой момент взорваться от негодования, а мне нечего было сказать, впервые в жизни. Судебно-психиатрическая экспертиза, проведенная Е. П., показала, что он вменяем, хотя понятно, что у нас признают вменяемыми всех подряд, даже тех, которые совершают бесчеловечные преступления, но очевидно, что это ненормальные люди. Я посчитал, что спорить с экспертизой бесполезно, эта игра слов не принесет никакой пользы моему подзащитному, и сказал просто, обращаясь к родственникам: «Если можете, простите его» – и сел на место.
После минутной паузы, ошарашенный такой защитой, председательствующий в приказном порядке велел мне встать и буквально заставил сказать под диктовку все то, что я должен был сказать формально в качестве защитника. Судья боялся, что неправильная «речь» защитника, может «поломать» приговор, поскольку право на защиту оказалось бы нарушенным. Но эти опасения оказались напрасными. В день оглашения приговора Е. П. не доставили из-за того, что он умер в СИЗО. По лицам судей было видно, что они находились в замешательстве. Поползли слухи о том, что Е. П. попросту убили в знак мести за смерть спецназовца, ведь ему грозило «всего лишь» пожизненное заключение… А я тогда подумал, что своей короткой речью предсказал трагический исход дела. Уголовное дело в отношении Е. П. было прекращено в связи с его смертью, а его брату-подельнику 3 октября 2001 года был вынесен обвинительный приговор.
Призрак генпрокурора в районном суде
Так называлась короткая статья, опубликованная в марте 2003 года в курской газете «Жизнь». На фотографии была изображена престарелая потерпевшая, 1918 года рождения, и опекавшая ее соседка, находившиеся в коридоре суда, а надпись под фотографией гласила: «опекунша» грудью защищает знаменитую бабушку от фотокамер. «Знаменита» бабушка была тем, что ее дочь занимала высокопоставленную должность в Генеральной прокуратуре РФ, и эта информация каким-то образом стала достоянием общественности. Попутно отмечу, что рано или поздно каждому адвокату придется столкнуться в своей практике с различными формами давления на следствие и суд со стороны «сильных мира сего».