Самозванка. Кромешник

Семейство, вслед за Хозяином, активно веровало в Князей и Жрицу, а потому судорожно внимало творимому Генричем благословению, славу оных провозглашавшему. Фладэрик покладисто разглядывал подсвечники, живописавшие в металле колченогих звероящеров, и тем симулировал благочестие за компанию.

Подобный ритуал разделяли многие вампиры. И относительно князепоклонства, и относительно приёмов пищи. Моду ввело неуёмное Величество, регулярно учинявшее пиры на человеческий лад. Знать снулыми призраками восседала по лавкам, усердно прославляя «щедрость» госпожи. Собаки, огребавшие харчей от пуза, жирели, челядь ликовала. Недоумевал лишь отвечавший за казну Орэндайль да ядовитые скептики вроде Адалина.

— …и да озаряют путь идущим по земным дорогам милосердием неизъяснимым, и да примут окончивших его, и да направят заблудших…

Уж они направят. Фладэрик подавил неуместный вздох, рассудив, что зевнуть в разгар благопожеланий, не вызвав определённой реакции степенного собрания, не удастся.

— …да прольёт милость свою примиряющую, да одарит любовью и долготерпием, да благословит страждущих. Хвала, хвала, хвала.

Упырь ожидал продолжения в обычном духе верноподданнического словоблудия: традиция предписывала троекратно же прославлять Величество, Розу и Совет. С перечислением всех заковыристых титулов. Однако Генрич ограничился скромным упоминанием чтимых предков и обозначил верность клятве скупым упоминанием. Упырь мысленно фыркнул. Вот вам и преданность традиции.

Значит, старый Милэдон уверовал в непричастность гостя к сыновним злоключениям. Иначе разливался бы соловушкой о дивных качествах любезной порфироносицы до самых петухов.

Кстати, о петухах.

Эстэрварт, деловито крякнув, как раз потянулся за каплунами. Генрич, снисходительно обозрев стол, ограничился хлебом. Фладэрик, сытый уже от одного духа, окутавшего просторный зал, последовал его примеру. Ещё саднящие после недавней встряски потроха проявляли завидную тягу к воздержанию, заодно намекая, что последний кубок Золотого, распитый натощак, был не лучшей идеей.

Упырь вздохнул, с нутром в кои-то веки солидарный.

Да ведь не откажешь болящему, внезапно уверовавшему в свою звезду. Адалин его восторгов не разделял. И спешку чумную почитал главным врагом задуманного.

Он слишком долго, слишком кропотливо пестовал нарождающееся исчадие народного долготерпения и коронного маразма, чтобы теперь по глупой неосмотрительности запороть всю затею на корню. Разумеется, за дюжину-другую лет Тэрглоффу случалось ловить не только кого попало. Но теперь, на финишной прямой, Упырь не хотел неожиданностей.

— Гуляш! — многозначительно представил Эстэрварт, ткнув в чеканный ушат с густым варевом, едва не пузырящимся от сознания собственной важности.

Фладэрик небезосновательно полагал, что глянцевое от жира творение местных поваров вполне способно в случае чего оказать достойное сопротивление покусившимся на сохранность его лаковой корки. Есть — и даже оскорблять подозрением в съедобности — дивный шедевр было бы кощунством. К тому же, опасным для здоровья.

При взгляде на ушат внутренности завязывались суеверными узлами.

— Фамильный рецепт! О! И перепёлки! Очень рекомендую, — вещал весьма довольный содержанием стола скипидарный дядька.

— Благодарю, — кивнул, сглотнув, Упырь.

Эстэрварт благодушно улыбался, глодая обильно сдобренного бледным соусом, сочившегося жиром и за версту вонявшего травами каплуна.

— Не гляди на Генрича, — фыркнул вампир. — Он у нас тот ещё постник. Будь его воля, на воде речной да коре лесной жил бы… — Адалин пожал плечами. Кора корой, однако, от трапезы он и сам предпочёл бы воздержаться. Пусть и не в пользу древесины. — А хочешь действительно поесть — только свистни, — продолжил, помахивая косточкой, общительный сотрапезник и выразительно заломил густые брови. — Это всё так — для отвода глаз да позы…

Адалин галантно пригнул голову и продолжал отыгрывать добронравие. К слову, Упырь не заметил, когда это они с Милэдоном успели сойтись достаточно для подобного тона. Но усатый по примеру хозяина Эстэрварт, в силу возраста, мог позволить себе толику панибратства. И Фладэрик любезно улыбнулся:

— Хорошая мысль.

— Да уж, — покивал, состроив мину выразительную, дядька. — Тебе б не помешало. Экий одр. Немудрено, что народ шарахается!

— Странно, что птицы в полёте не мрут, — поддакнул позабавленный Адалин. Вот ещё одром его не называли родственнички хворых заговорщиков.

— Кто тебя пощипал? — небрежно зашвырнув едва надкушенное бёдрышко под стол ревниво вьющимся тут же собакам, уточнил Эстерварт.

Упырь смерил соседа беглым, насмешливым взглядом: неприлично смуглый для подданного, носатый и белоусый, выглядел дядюшка куда моложавее брата. И заметно веселее. Ведь не его старшего отпрыска в застенках Розы клещами потчевали да едкими тинктурами травили.

— Вестимо, вышеозначенный народ. Под впечатлением.

— Понятно, — беззлобно ощерился подданный. — Старая песня. Молодец. Язык почём зря не распускаешь. Поучил бы нашего олуха… уму-разуму.