Сампагита, крест и доллар

Методика преподавания не соответствует характеру филиппинцев. Учащиеся боятся отвечать на вопрос учителя: ведь тут легко ошибиться, попасть в неловкое положение, стать объектом насмешки. Лучше всего затеряться в классе и не лезть вперед. Учителю по три-четыре раза приходится вызывать ученика, прежде чем тот соберется с духом и решится встать. Везде, в том числе и в колледжах, преобладают письменные виды работ, которые обычно списываются до запятой, устные же ответы представляют собой дословное воспроизведение текста. Учащиеся не привыкли высказывать свое мнение ни по существенным, ни по маловажным вопросам. Даже в университете профессора вынуждены приноравливаться к этому — они просто диктуют материал целых разделов курса (потом он будет вызубрен). Возражение со стороны слушателей, спор и даже просьба развить то или иное положение — вещи просто немыслимые (как я мог убедиться, для обеих сторон — и для студентов и для преподавателей). Позаимствованные из США «объективные методы оценки» не требуют умения рассуждать, и ответ часто сводится к угадыванию (заполнить пропуски, указать, верно или неверно то или иное утверждение, выбрать из ряда положений правильное и т. д. — все это, может быть, и полезно, но не предполагает в учащихся способности самостоятельно мыслить).

Студент производит впечатление потерянного. Он сам выбирает учебные дисциплины из числа предложенных и потому каждый предмет изучает в разных группах, так что ни о каком коллективе в этих условиях говорить не приходится. Подобная система, возможно, неплоха для американцев, но для филиппинцев она явно не годится, так как исключает чувство локтя, столь нужное им.

Содержание обучения во многом объясняет апатию и инертность обучаемых и обучающих. Школа дает знания не столько о родной стране, сколько о США. Филиппинские учащиеся лучше знают Франклина, чем Рисаля, события войны за независимость в США, чем события филиппинской революции 1896–1898 гг., и чаще рассуждают о пшенице, чем о рисе. Пресса сообщает, что кое-где в отдаленных барио на ежедневной обязательной церемонии подъема флага в школах до сих пор поднимают американский звездно-полосатый флаг вместо филиппинского. Американизированная правящая верхушка, контролирующая систему образования, стремится через нее проводить свое влияние, что совпадает с целями неоколонизаторов. Видный историк Эрнандо Абайя так охарактеризовал сущность филиппинской системы просвещения: «В своей основе иностранное господство покоится на том, что угнетенному населению с помощью «соответствующего» обучения привиты чуждые ему ценности, внушено представление о закономерности того, что над ним властвуют, что его эксплуатируют. Поэтому американцы для закрепления своего господства с самого начала стали заботиться о создании соответствующей системы образования. Мышление и вся культура угнетенных и эксплуатируемых людей должны были так измениться, чтобы они почитали свои отношения с Соединенными Штатами за высшее благо, а утрату таковых — за большое несчастье. Постепенно с помощью специальной системы образования филиппинцев научили принимать эксплуатацию за помощь, угнетение — за свободу, а иностранный диктат — за гарантию национальной безопасности. Воспитанные в этом духе люди принимают американские интересы за продолжение своих собственных и защищают их в ущерб истинным нуждам своей страны».

Национальная школа является филиппинской только по названию. По содержанию и методам обучения она американская и потому воспринимается как нечто чуждое, не имеющее касательства к жизненной практике. Школа всегда служит важным инструментом социализации, включения личности в общество. Здесь же этот инструмент резко противоречит другим, прежде всего семье. Ценности, которым учит местная школа суть ценности развитого капиталистического общества. В ней говорят о гражданском долге, пропагандируют культ личного успеха, пытаются привить уважение к труду, утверждая (в соответствии с протестантской этикой), что только так человек может добиться успеха. Для филиппинцев же важен не гражданский, а «внутренний долг», преуспеяние немыслимо без помощи «сильных людей» и лишь связи с ними открывают «путь наверх».

Все вроде бы относятся с глубоким уважением к тому, чему учит школа и в то же время внутренне не принимают ее установок: о них, как и о религии, охотно говорят, но им не следуют. Человек с пафосом рассуждает о гражданских добродетелях, однако жизнь не требует их проявления. Необходимо и достаточно признавать лишь принципы утанг на лооб, хийа и пакикисама, т. е. добродетели не гражданина — члена общества, а человека — члена родового коллектива.

Все это неизбежно отражается на положении учителя. Он пользуется почти таким же уважением, как священник, но, подобно ему, не может похвастать особой результативностью своих трудов. Тао прислушивается к его советам, однако не дозволяет ему войти в свой внутренний мир. Учитель учит тому, «чего в жизни не бывает», — такова уж его обязанность. Опыт резко расходится с тем, что написано в книгах.