Самшитовый лес

Холодно стало Сапожникову. Потому что на всеобщем свинстве, если его признать нормой, мир держаться не может. Если пропадет последняя вера, что человек рядом с тобой не подведет, а если подведет, то это случайность, трагическая авария, если поверить, что свинство – это норма, а все остальное иллюзия, то детей нужно будет разводить в колбах, никому лично не нужных детей, не нужных друг другу, детей энтропии и распада, детей хаоса.

Нет. Искать надо. Что-то тут не так, дамочки.

Правда, она, конечно, правда. Но правда еще не истина, а только ее малый обломочек. Видно, и бабе не только постель нужна, когда она человеком становится.

А что ей нужно? Что человеку нужно?

– Так что же это за система, до которой ты додумался? – спросил Глеб.

– Третья сигнальная, – сказал Сапожников. – Я так назвал. А можно как-нибудь еще…

– А двух тебе мало? – спросил доктор Шура.

– Подожди, – сказал Глеб. – Первая заведует ощущениями, грубо говоря… Вторая – речью. А третья?

– Вдохновением, – сказал Сапожников.

– Оно случайно и ненадежно. Зачем тебе оно?

– Для нетривиальных решений.

Тут как раз телевизоры стали продавать. КВН. Экран большой, величиной с открытку. Все видно. А ходили слухи, что когда-нибудь экран еще больше будет. Передача несколько раз в неделю. Хорошенькая девушка программу объявляет. И чуть улыбается. Сразу пошел слух, что ей выговор закатали за кокетство с экрана. Потому что вошла в каждый дом и улыбается. Влюбились, конечно, все. Кто такая? Тайна. Еще бы! Было как чудо. С экрана, живьем, одному тебе улыбается. Сапожников подумал: «Переворот полный… Душа эпохи меняется…»

Над ним смеются:

– Чудак. Так и насчет кино тоже думали – эпоха. А дело свелось к обычному развлечению. Чтобы было куда вечером пойти.

– Ребята, ребята, это все другое… Это станет как книгопечатание, а может, еще важнее.

– Чушь! Книги остаются, а эта – показали, и нет.

– На пленку можно снимать.

– Дорогое удовольствие. Никакой кинопленки не хватит, – сказал Барбарисов. – Да еще проявка, печатание, тираж…

– Сапожников, мы топчемся на месте, – вмешался Глеб. – Подкинь завиральную идею. Я так и не понял: ты за нормальную логику, с одной стороны, а с другой – за всякую эврику, озарения, вдохновения и прочее.

– Зря вы против вдохновения, – сказал Костя Якушев. – Оно есть. Это вам любой живописец скажет… Вдохновение – это когда пишется.

– И все?

– Когда не пишется – кистей десять перемажешь, и все мимо. А когда пишется – одна грязная кистенка из палитры торчит, патлатая, а на холсте – колорит…

– Вдохновения не должно быть, – сказал доктор Шура. – Если допустить вдохновение, наука не нужна.

– Почему? Наука – это знание, – сказал Сапожников. – А каким способом его добывать – дело десятое. Лишь бы все подтверждалось…

– Значит, ты теперь гений? – спросил доктор Шура.

– Ага, – сказал Сапожников. – И ты… И остальные… Только ты мешаешь своей третьей сигнальной системе действовать, как ей положено.

– А ты?

– Стараюсь не мешать.

– А что ты для этого делаешь? Сдвигаешь брови? Собираешь волю в кулак? Напрягаешься, в общем, – так? Пыхтишь?

– Расслабляюсь.

– Ну а дальше?

– Не скажу.

– Почему?

– Вы безжалостные, – сказал Сапожников. – У вас не получится.

– Ну ясно, – сказал Глеб. – Сошествие Сапожникова в Марьину Рощу.

Остальные улыбались.

И Сапожников впервые увидел, что у Глеба огромные зрачки, как будто он глядел в темноту.

– Ладно, не злись, – сказал Сапожников. – Вот Барбарисов сказал, что кинопленки не хватит, если с телевизора снимать. А зачем она?

– То есть?

– Если свет превратить в электрические импульсы… ну как в фотоэкспонометре…

– То что?

– То их можно записать на магнитофонную ленту и, значит, можно снова воспроизвести – будет изображение… А можно стереть ненужное… Представляете? Лекцию читают Ландау и Капица, а записывают кто хочет, а потом воспроизводят… Глеб, давай заявку подадим?

– Уволь.

– Почему?

– Это невозможно.

– Разве я не логично рассуждаю?

– Рассуждений для заявки мало. Это одно. А потом, если такая простая мысль пришла в голову тебе, будь уверен, пришла еще кому-нибудь… И если этой штуки нет, значит, почему-то не получается… Жизнь коротка, Сапожников. Логично? Жить надо. А не заниматься выдумками.

– Нет, – сказал Сапожников. – Не логично. Если не заниматься выдумками, жизни не будет. Мы сейчас все живем, потому что кто-то занимался выдумками. С тех пор как у человека мозг, жизнь и выдумки – это одно и то же, Глеб… Глеб, а хочешь, я еще чего-нибудь придумаю? Например, вечный двигатель? Нет, не пугайся. Не такой, который энергию берет ниоткуда, а который откуда-нибудь… Ну, вроде ветряка, что ли? А, Глеб? Или придумаю, как лечить рак?.. Или решу теорему Ферма?

– Братцы, – сказал Костя Якушев, – а за что вы Сапожникова ненавидите?

– За это, – сказал доктор Шура.

– Ну что ты, Костя, – сказал Глеб. – Нам просто горько смотреть, как у Сапожникова живот растет. А ведь был такой стройный.

– Нет… Раньше я живот втягивал, а теперь выпячиваю, – сказал Сапожников. – Чтобы штаны не падали… Штаны у меня без ремня, вот поглядите… Глеб, ты очень ладный и красивый. Ты похож знаешь на кого?

– На кого?