Самсон. О жизни, о себе, о воле.

Но на меня уже надвигался Назим со своими бойцами. Окунь и Кувалда спали. Или делали вид, что спят… Чеченцы атаковали грамотно. Назим шел в лоб, а его джигиты заходили с флангов. Ударили они одновременно. Мне не хватало времени и возможности сконцентрировать удар на ком-то одном. Но у меня был большой опыт уличного бойца. Я смог отразить один удар, потом другой, опрокинуть одного из нападавших, но в конце концов все равно оказался наедине с тремя чеченцами. Меня били нешуточно, но с ног сбить так и не смогли. Зато у меня получилось раскидать джигитов в разные стороны. Только им снова удалось подняться на ноги. И снова они были готовы броситься на меня. В их глазах читались растерянность и сомнение, но я не строил для себя иллюзий насчет скорой победы. Противник был слишком серьезный. К тому же Таир уже приходил в себя, а Алик здоровой рукой шарил по полу в поисках улетевшей заточки. И когда, казалось, исход битвы был предрешен, на помощь пришли мои знакомые Окунь и Кувалда – наверное, решили, что чеченцы «сдохли». Один за другим они соскочили со своих шконок. Чеченцев это не остановило, и они снова бросились в атаку. Только вот Окунь и Кувалда оказались неслабыми бойцами, и чеченская атака захлебнулась. Избитые в кровь «чехи» убрались в свой угол.

На этом все и закончилось. По крайней мере, пока… Я хорошо знал чеченцев, чтобы надеяться на то, что они выбросят белый флаг. Знал: «чехи» любыми путями попытаются меня извести. И воспользоваться они могут любыми способами – коварства им было не занимать.

Остаток ночи прошел на удивление спокойно, и я даже успел немного поспать. А вот утром меня неожиданно вызвал к себе местный опер. Он не стал долго ходить вокруг да около, а объяснил прямым текстом, чтобы я не мутил воду, а спокойно дождался своего этапа. Он также намекнул, что чеченцы ему приплачивают и что не стоит их трогать.

Я молча выслушал опера, но обещать ничего не стал. После этого меня снова отправили в камеру. Мне хватило одного взгляда на Окуня, чтобы понять, что за время моего отсутствия в камере произошли изменения. Окунь боялся смотреть мне в глаза, отвернулся к стенке. С Кувалдой была та же картина. Этот двухметровый богатырь был явно запуган и смотрел на меня виноватыми глазами.

Мне все стало ясно. Во время моего отсутствия чеченцы провели с ними «беседу». И, видимо, устроили им серьезную разборку, раз славяне решили отвернуться от меня. Остальные сидельцы тоже были запуганы. Кто-то смотрел на меня с неприязнью, кто-то с осуждением, кто-то с сочувствием, как будто видел во мне приговоренного к смерти. Я понял, что дело приняло серьезный оборот. Я снова остался один, без поддержки, против воинственно настроенных чеченцев. Мне показалось, что «чехи» начнут свои разборки ночью, но им хотелось побыстрее избавиться от строптивого новичка, который вдруг решил пойти против них.

Они вышли из своего угла все вместе. В этот раз у них не было заточек, зато каждый держал в руке короткую деревянную дубинку. Если бы я не имел разговора с местным опером, то, наверное, удивился бы; но я понимал, что при таком покровительстве они могут иметь здесь, в камере, и не такое. Для меня уже не стало бы неожиданностью, если бы я увидел у кого-нибудь из них пистолет. Как говорится, все покупается и все продается.

Главное – не дать зайти кому-нибудь из них со спины, подумал я и отступил к двери. Было очевидно, что шансов у меня выйти победителем из этой схватки практически нет. Один, впрочем, оставался – начать стучать в дверь и призывать на помощь администрацию в виде постового за дверью, но это был позорный шаг для любого уважающего себя арестанта. Я даже в расчет его не брал. А чеченцы тем временем приближались. И вот когда между нами осталась пара метров, я вдруг услышал, как в замочной скважине стал поворачиваться ключ. Первое, что мне пришло в голову, это то, что постовой увидел в глазок надвигающуюся в камере разборку и решил успокоить оборзевших зэков. Но потом выяснилось, что это было далеко не так. Чеченцы не стали испытывать судьбу, спрятали свое оружие и отправились за ширму.

Дверь открылась, и в камеру ввалились три надзирателя.

– Что здесь происходит? – спросил старший из них. Его взгляд шарил по камере.

– Нормально все, – как можно спокойнее постарался ответить я, хотя внутри у меня все было напряжено.

– Места свободные есть? – спросил вертухай, скорее всего, просто так, для порядка.

Камера загудела недовольно, но он даже не обратил внимания.

– Значит, есть! Заводи новеньких!

В следующую минуту в камеру вошли четыре человека, один из которых сразу сказал:

– Здорово, братва! Где тут можно прибомбиться?

В ответ ему была тишина. Тогда он внимательно осмотрел камеру и натолкнулся на мой взгляд. Видимо, в нем было что-то такое, что заставило его подойти ко мне с вопросом:

– Что, проблемная хата?

– Есть немного, – ответил я, кивнув в сторону зашторенного угла.

– Чечены?

– Они самые.

– Я – Матрос, – он протянул мне руку.

– А я Самсон, – ответил я на рукопожатие.

Как раз в это время из-за занавеси вышли чеченцы.