Самсон. О жизни, о себе, о воле.

– Понятно, – протянул Матрос и посмотрел на тех, с кем вошел в камеру.

Дальше события развивались очень быстро. Когда началась драка, с верхних шконок начали спрыгивать осмелевшие арестанты и присоединяться к нам. Через десять минут все было кончено….

Впрочем, чечены горевали недолго. Вечером того же дня их всех скопом перевели в другую камеру. Наша же жизнь потекла своим чередом. Хата, так сказать, разморозилась. Уже через три дня половина арестантов разъехалась и стало посвободнее. Сидельцы, довольные тем, что власть перешла к братьям-славянам, стали более общительными, сразу образовался «катран»…

Проводя скучные дни в ожидании своего этапа, многие арестанты садятся играть. Как правило, под интерес. То есть играют на свои личные вещи, которые имеются у них в наличии – теплые вещи, нижнее белье, естественно, новое, электрические бритвы, обувь… Пишется специальный ценник, в котором указывается цена той или иной вещи. К примеру, пара носков оценивается в десять рублей. Костюм-роба из хорошего плотного материала – сто рублей. А, скажем, хорошие теплые ботинки, в которых можно будет проходить не один год, оцениваются в пятьсот рублей. Никто, конечно же, не проверяет, на какую сумму рассчитывает тот или иной игрок, полагаясь на понятие арестантов. Но потом, когда начинается игра, выясняется, что кто-то из игроков не учел свои возможности и проиграл намного больше, чем имел в наличии. А это уже серьезный косяк для любого сидельца, который оказался в незавидном положении. Таких называли фуфлыжниками и считали их хуже педерастов. «Фуфло» на тюремном сленге означает задница, а «двигать фуфло» означает положить на кон вместо проигранного свою задницу.

Кстати, многие ушлые арестанты специально уговаривали молодых и наивных первоходок сыграть, а потом, когда тот проигрывал, делали из него петуха. По тюремным понятиям все было честно, а вот по человеческим…

Когда мы попали в «транзитку», игра там уже шла полным ходом. Играли в двадцать одно, только вместо карт в руках арестантов было домино. Эта хитрость была придумана сидельцами еще очень давно. Дело в том, что шахматы и домино в камерах не запрещались, а значит, и игра в них – тоже. Когда постовой заглядывал через глазок в камеру, то видел, как заключенные мирно сидят за столом и играют в домино. Но на самом деле игра была далеко не безобидной. Делались ставки, и порой люди проигрывали все, вплоть до зубной щетки…

* * *

Не успели мы допить чифирь, как дверь в камеру открылась и прозвучал грубый голос постового:

– Кузнецов! На выход!

– Ну вот. Я же тебе сказал, Матрос, что за мной должны прийти… – Не торопясь, я поднялся со шконки и направился к выходу. За дверями, кроме постового, я увидел молоденького лейтенантика.

– Руки за спину! Лицом к стене! – скомандовал пупкарь, но лейтенант остановил его:

– Закрывай камеру и свободен. Заключенный пойдет со мной!

«Видимо, хозяин послал за мной сопровождающего», – посмотрев на молодого опера, подумал я. В том, что это был именно опер, сомнений не было.

В тюрьме существует несколько отделов: отдел безопасности, режимный отдел, спецчасть и оперативная часть. Каждый занимается своей работой и выполняет только свои функции, не касаясь чужих. Отдел безопасности следит за постовыми, чтобы они не бухали на рабочих местах и не вступали в преступный сговор с заключенными. Спецчасть занимается только документацией и рассылкой почты. А вот оперативная часть – это глаза и уши всей тюремной системы. Они работают со стукачами, в том числе среди персонала, и поэтому всегда в курсе всего, что происходит в данный момент в той или иной камере. Они подчиняются только своему начальнику – главному оперу. Даже сам начальник тюрьмы очень часто советуется с операми по тому или иному вопросу. Так было и сейчас. Как только хозяин узнал о моем прибытии, он поставил в курс начальника оперативной части. Появление вора в законе на тюрьме – событие, требующее специального подхода. Слово вора для всех заключенных закон. Любой призыв – голодать, бунтовать, вскрывать вены – будет исполняться беспрекословно. Поэтому к ворам в законе и хозяин, и его подчиненные всегда относились с уважением и старались считаться с их мнением.

Остановившись перед резными дверями кабинета хозяина, лейтенант поправил китель и, постучавшись, открыл дверь.

– Разрешите, товарищ полковник?

– Проходи, лейтенант, – начальник встал из-за своего стола.

Лейтенант пропустил меня первым, а потом вошел следом. Я посмотрел на некогда молодого опера Пантелеева и снова подумал, как все же быстро летит время. Еще недавно он был капитаном, а вот сегодня уже сидит в кресле начальника тюрьмы. В его глазах я прочел что-то похожее…

– Какими судьбами, Сергей Николаевич? – Пантелеев сделал два шага и протянул мне руку для приветствия.