Освобождение обрушилось на меня внезапно. В ночь перед выходом на свободу я совершенно не спал, все время думая о том, что меня ждет на воле. Но сколько ни думал я, ни гадал, все равно не мог себе представить той настоящей жизни, поскольку все изменилось – и в первую очередь изменился я сам. Прежние приятели казались мне теперь желторотыми птенцами, а авторитетные урки нашего города пока не могли принять меня как равного. Срок на общем режиме был всего лишь первой, весьма незначительной ступенькой в воровском мире. Только после двух-трех ходок настоящие авторитеты могли обратить на тебя внимание. Безусловно, они знали все о твоей жизни за решеткой и наблюдали за твоими «подвигами», но вот только никто не спешил с выводами. Они могли несколько лет присматриваться к тебе, стараясь понять, что на самом деле тобою движет и готов ли ты пройти до конца однажды избранный путь. Многие из тех, кто изначально становился на воровскую, блатную стезю, даже через десять лет могли отказаться от нее. И многие открещивались, не в силах больше терять здоровье на кичах, жить какой-то непонятной, волчьей жизнью, одной ногой постоянно находясь в тюрьме. Кто просто ломался, кто ссучивался. Вот поэтому воровское сообщество с некоторых пор не спешило приближать к себе новичков, особенно тех, кто, как говорится, еще вдоволь «не нюхал пороху». За воротами меня никто не встречал. По письмам я знал, что мать болела, а друзья, с которыми я расстался четыре года назад, просто не знали, где я нахожусь. В определенный момент я перестал поддерживать с ними всякую связь, считая, что теперь у каждого из нас своя жизнь – у них своя, а у меня своя.