Самсон. О жизни, о себе, о воле.

Слухи о бесчестии воров распространяла сама администрация, которая была заинтересована в ниспровержении авторитетов, однако наружу не просочилось ни одного слова, которое могло бы опорочить Ермака. Именно после «Белого лебедя» в нем появилась непримиримость, которая сделала его столь авторитетным в уголовном мире. Он сумел сделать то, что до него не удавалось никому. Из «Белого лебедя» он вышел тем, кем и вошел, – вором в законе. Только характер у него стал более жестким. Он не прощал ни малейшего отступления от воровских традиций и принципов. Любое вольное толкование воровской идеи воспринималось им как предательство; многие из прежних воров, сломленных когда-то «Белым лебедем», были объявлены им ссученными, и ничто не могло спасти их от праведного гнева. Бывших законников находили с распоротыми животами в подворотнях, с простреленными головами в притонах.

Вот таким человеком, сын, был мой первый наставник. Вот почему долгое время я был предан воровской идее старой формации. Смотря на таких людей, как Ермак, ты волей-неволей сам стараешься быть похожим на них. Живешь их идеями, их мыслями, их поступками. И только с годами ты осмеливаешься ставить под сомнение их принципы и начинаешь думать самостоятельно…»

* * *

Я отложил в сторону ручку. Время подходило к отбою, и мне надо было приготовиться к встрече с Графом. Он появился за полчаса до полуночи, но перед ним в моем проходе нарисовался Кот из Краснодара, которому я обещал помочь с деньгами.

– Ты просил прийти, Самсон… – Кот нервно топтался передо мной в проходе.

– А ты сам-то что предпринял? Или только на меня надеялся? Я ведь тебе ничего конкретного не обещал.

Глаза проигравшего каталы увеличились вдвое.

– Ну как же, Самсон?.. – Кот был явно растерян.

Время поджимало, и я не стал больше испытывать его, а просто достал деньги и отдал ему. Пересчитав их, Кот затараторил:

– Я все отдам, Самсон! Гадом буду, все отдам; скажи только, какой срок?

– Наш разговор еще не окончен. После за тобой придут, будь готов и не спи.

Должник пристально посмотрел на меня, и его рука с деньгами дернулась в мою сторону, но я успокоил его:

– Не гони, Кот, ничего страшного с тобой не случится, обещаю.

– Я верю тебе, Самсон. – Катала спрятал деньги и пошел к себе.

В такой непростой ситуации любой проигравший мог стать оружием в чужих руках, и Кот понимал это как никто другой. Он находился между молотом и наковальней. С одной стороны, через полчаса ему надо было отдать долг, чтобы не стать фуфлыжником, а с другой – беря у меня деньги на отдачу, он не знал, что я могу потребовать взамен, – деньги-то были немалые. Я запросто мог вложить в его руку нож и отправить, предположим, к Графу или еще к кому-нибудь, даже к поднадоевшему оперу. Этого Кот и боялся. Ведь он не был блатным, а значит, прежде всего, хотел спокойно досидеть свой срок. Но я не собирался делать из него «торпеду». По сути, я и сам еще не знал, каким образом использую Кота; но внутреннее чутье подсказывало мне, что, помогая ему, я поступаю правильно. В сложившейся ситуации он мне еще пригодится.

Не прошло и десяти минут после ухода каталы, как появился Граф. Он пришел один, без своих корешей, и это о многом говорило. К его приходу я уже договорился с бригадиром, чтобы наш разговор прошел в кабинете начальника отряда.

– Ну что, где говорить-то будем, Самсон? Здесь? – Граф вел себя естественно, и это свидетельствовало о том, что он пришел, как говорится, не с камнем за пазухой.

– Нет. Есть место поспокойнее. Пошли, – я указал ему на дверь из отряда.

Выйдя на лестничную площадку, он остановился, не зная, куда идти дальше. Я показал ему на дверь начальника отряда и заметил, как округлились его глаза.

– Туда? – Он явно не понимал, шучу я или говорю правду.

– Там нам никто не помешает, – усмехнувшись, ответил я.