Самурай

Всюду пестрели звериные следы. Их было много: кабаньих, медвежьих, изюбрячьих. Трудно было поверить, что безмолвная и скупая, на первый взгляд, тайга наполнена зверьём и всё оно, от зайца до медведя, живёт ей, кормится и находит приют и в снег и в зной. И всё же корма летом в тайге было немного. Именно поэтому весь лесной сброд предпочитал передвигаться дорогой, используя её по своему прямому назначению, мигрируя на огромном зелёном пространстве, оставляя свои отпечатки на размытых дождями колеях. Кроме сотен следов, встречались и ямы-купальни, наполненные грязной водой, где дикие свиньи спасались от летнего зноя; зверь кружил по тайге в ожидании осеннего урожая шишек и орехов.

Опять дорога провалилась в заболоченной низменности. Любоваться было уже особенно нечем. Поглядывая на измождённое лицо своего попутчика, Толька подумывал: дойти бы самому до этой Кулёмной, и в голове постепенно зрел план уничтожения пасеки.

Остаток пути надо было добить к вечеру, каких-нибудь десять или пятнадцать километров. Их он не считал таким уж большим делом, да и поживиться на Кулёмной было чем. И рыбы, и мяса, и уж конечно, самогонки, должно было быть с избытком. «И никакие замки и засовы не спасут того, кто встанет на пути у Тольки Козырева».

Изнурительный спуск давно остался позади. Гигантская ящерица водораздела, отделявшая пойму Амура от Биджанских марей, превратилась в синюю полоску дальних сопок. Где-то впереди шумела речка, один из множества притоков, шныряющих по бескрайней мари в поисках главной водной артерии – Биджана. Мелкие кусты густо облепляли крепкие берега шумливой переплюйки и создавали хорошую тень для воды.

Приглядев камень, Толька сел и бросил рюкзак, похудевший не меньше, чем и он сам. Японца рядом не было.

Прождав с четверть часа, он сплюнул в сердцах и пошёл обратно. Пройдя поворот, он увидел своего попутчика. Японец не отдыхал на брёвнышке, как поначалу решил Толька, а ковылял по дороге, опираясь на свой дробовик и с трудом переставляя ноги. Попросту он их волочил. При каждом шаге лицо его вздрагивало, а плотно сжатые губы, искусанные в кровь, застыли в неуместной улыбке.

– Патроны хоть вынул, охотничек? Так вот без башки и остаются. – Бесцеремонно выхватив из рук ружьё, он разломил его и посмотрел стволы. Они были чистые. – Слава богу, ум у тебя ещё работает. – Окинув японца печальным взглядом, Толька покачал головой. -Э, паря… Да ты охромел, гляжу. – Он стянул с него рюкзак и усадил на землю. – Что? Укатали сивку крутые горки. Совсем обезножил! Ну-ка, сымай свои говнодавы, – ткнул он пальцем в его ботинки. – Кто же тебе посоветовал их напялить? Не Мандрус, случаем? Этот казачёк засланный. – Он покрутил промокшие от влаги обудки и уже хотел зашвырнуть в кусты, но передумал и сунул в рюкзак.

…– С такими ногами далеко не уйдёшь. В них по тротуарам в носках ходить будешь. А здесь портянки нужны. Дальше-то болотисто пойдёт. Дорогу вон как осокой затянул, даже гуски не помогли! – Толька посмотрел по сторонам и тяжело вздохнул. – Я бы тебе лапти сплёл, да не из чего, и некада. Дедушка-то мой, тот любителем был лапти плести.

Толька рассмеялся и с грустью посмотрел по сторонам, словно выискивая в придорожных зарослях своего деда, развёл руками и тоже сел на землю.

Изнурённый ходьбой японец сидел рядом и смотрел на свои распухшие ноги.

– И молчал же! Хоть бы сказал чего. Я бы понял. Придумал тебе чего-нибудь. Вон как ноги уделал! Кровь уже сочится, – негодовал Толька. – Раз такое дело, то могли бы и на Миронихе обождать. Смастерил бы тебе ичиги нехитрые, там тряпья полно всякого, сейчас порхал бы по земле как бабочка. И как всю дорогу терпел!? Вы все узкоглазые такие гордые и глупые? – разорялся Толька, стуча по своей голове костяшками пальцев.

– Хотя… Сидеть без толку. Так паря и до заражения недалеко. Слыхал, наверно, про гангрену.

Японец открыл от удивления рот, вероятно, сообразив, что сказал Толка. По его бледному лицу катились крупные капли пота. Толька потрогал его лоб и встал.

– Э паря, да у тебя температура. Тебе надо на ноги поссать. А потом мы их чем-нибудь перемотаем. А ну вставай, делай что говорю. Смекнул?

Японец с усилием поднялся и сделал несколько шагов, вздрагивая от каждого движения всем телом.

– И не пытайся! За мной всё равно не угонишься. Ты не ровня мне в этих местах. Я же родился здесь. Всю жизнь по лесу бегаю, корм ищу. Делай, кому говорят, – он указал на ноги, имитируя малую нужду. – Ну! Не дошло, что ли? Тёмная твоя голова.

Японец растерянно заморгал глазами, наверное, догадываясь, что от него требует проводник.

– Да ладно! – махнул рукой Толька. – Отвернусь. Не тяни резину.

– Сона кото-ттэ хицуё-га ару даро ка? ¹⁰ – удивленно сказал японец.

– Вот именно! Давай, доставай своё хицуё, – рявкнул Толька. – Где там твой краник? У меня йоду с собой нету. Забыл, как на грех. Или ты хочешь, чтобы я за тебя это сделал? Это вместо йода, дурья твоя башка, – смягчился Толька и отвернулся.

Пошипев и попрыгав от процедуры, японец сел на землю.