Когда лицо японца опять стало нормальным, Толька усадил его рядом и заставил выпить почти полный стакан страшного пойла. Тому ничего не оставалось, как подчиниться. Глаза гостя вдруг округлились. Он едва не задохнулся. Но Толька вовремя сунул ему под нос солёный огурец и дал запить из банки рассола.
– Это тебе не сакэ из чайной ложки прихлебывать. Всё! Теперь в люлю, – скомандовал Толька.
Схватив его, как пустое ведро, он отнёс японца в дом и бросил на кровать хозяина.
Не прошло и пяти минут, как из пустой комнаты послышался жалобный человеческий стон. Больной метался по кровати и звал на помощь. Но через пять минут всё стихло, а вскоре из дверей стал доноситься здоровый богатырский храп.
– Это по-нашему, по-столбовски. Далеко пойдёт герой. Наливай, чшо ли! – скомандовал уже подобревший Толька. Самогон бодряще подействовал на него. Он сгрёб хозяина в охапку, поцеловал, а потом смачно сплюнул.
– Наливай! Да больше лей, не скупись! – Медвежьи лапы уже мяли и ломали несчастного Гешу Бондаренко, знать не знавшего до этого, чем закончится этот счастливый, наполненный пчелиным звоном день.
Комары уже не волновали Тольку. На правах хозяина он разгуливал по пасеке, выискивая, с кем и с чем бы ему помериться силами. Для него день только начинался.
Опасаясь за кобелей, рядом суетился хозяин.
Потом пошла пальба из нового ружья по консервным банкам. Самогон рекой лился из трёхлитровки на стол и горел синим пламенем, как и вся жизнь «несчастных лесных жителей». А где-то в бескрайнем пространстве цветущих лугов и марей потрескивали железные гусеницы «ГТСки». Праздник только набирал обороты.
Толька сидел напротив окна и по обыкновению чинил свою гармошку. Инструмент достался ему по наследству. Теперь, когда старая гармонь оказывалась в его руках, он неосознанно вспоминал своего деда, его первые уроки игры, поучительные наставления и терпение, дававшееся ему с трудом в этом непростом деле. Дети к музыке не тянулись, и Тольку это немного расстраивало. Ещё больше озадачивало то, что гармонь постепенно разваливалась, и требовала постоянного ухода, но, по-прежнему издавала приятные звуки и не фальшивила. Он бы бросил это занятие ко всем чертям, если бы у него было чем залечить вчерашнее веселье. Дело близилось к вечеру, и бесславно прожитый день подходил к концу. За окном светило солнце, всё ещё жаркое, слышалось пение петухов. В небе было ни облачка, это и раздражало Тольку больше всего.
Прошла неделя с того дня, как он ни живой ни мёртвый и заросший щетиной, как старый секач, вылез из тайги.
Всю эту неделю он только и делал, что лечился, до смерти надоев своими концертами дома и в деревне.
После «вчерашнего» голова трещала по всем швам. Он уже решил наведаться к Сухарятам, чтобы подлечиться, зная, что у тех дела обстоят не лучше, чем у него, как в дверь постучали.
– Входи, не заперто, – пробурчал Толька, отодвинув инструмент. На пороге стоял Мандрусов.
– Никак зарплату привёз? – с иронией в голосе пробухтел Толька, медленно поднимаясь с табурета. – Гони деньги! Я из-за тебя чуть копыта в тайге не отбросил.
– Здорова те. Гляжу, у тебя как в песне. Чиню гармошку, а жена корит? Надежда-то дома? – В руках у Сергея был свёрток. Он поставил его на стол и отошёл к порогу.
– Дали орехов белке, когда у ней зубов не стало, – не скрывая обиды, сказал Толька. Смекнув, что может быть в этом свёртке, он нехотя засуетился у стола. – А я уж думал, что меня опять на мякине провели. Це дело, я понимаю. А то башка после вчерашнего раскалывается.
– С кем гулял-то? Инструмент-то гляжу, совсем убрали.
– Да с батей. Деда поминали. Малость перебрали.
– Всё-то поёт? – присвистнул от удивления гость.
– Да он нас с тобой перепьёт! Этот синьёр Помидор. С утра уже умотал куда-то с братиком на своём драндулете.
– Ты, Анатолий, не суетись. Не один к тебе.
– Ну и заходят пусть. У меня чисто. – Толька опустил руки, застыв посреди комнаты.
– Нет. Давай сам выходи. Там ждут. Не заставляй гостей ждать.
– Говори прямо! Чего сопли жуёшь! – Толька посмотрел в окно и выругался. – А понаехало-то! Всех собак переполошили. Опять в тайгу, что ли? – заревел он, увидав в окне знакомые лица.
– Кто к нам пожаловал! Господин Утамаро-сам. Ты давай, быстро его в дом, а то народ у нас любознательный, на горячие-то пирожки знаш как любит.
Выйдя из дома, он направился к гостю, и уже было поднял лапу, чтобы хлопнуть по плечу своего гостя, но вовремя передумал и поздоровался с переводчиком, выбив из него всю столбовскую пыль.
Он глазом смерил гостей и почесал затылок.
– Многовато что-то вас сегодня. Никак все в тайгу собрались? – присвистнул от удивления Толька, ещё не взяв в толк всего происходящего.
На дороге стоял знакомый «Уазик»
…– Стало быть по мою душу, визит вежливости, – съязвил Толька, до ужаса не любивший подобные сцены.
– Да брось ты дурить! – ткнул его в спину Сергей. – Имей совесть. Люди серьёзные, из района.
– Ладно. Малость и пошутить нельзя. – Толька огляделся по сторонам, и увидев, что вокруг уже начинают собираться зеваки, подошёл к своему недавнему попутчику, потянул его в дом.