Самвел

Своей проповедью покорности и смирения они убивали в душе народа героизм. Насколько были невыгодны такого рода проповеди с точки зрения народных интересов, об этом легко догадаться, если принять во внимание географическое положение Армении, если вспомнить, каких соседей имела она и какими варварами была окружена. Народу, который ежеминутно с мечом в руках должен был следить за движением врага, этому народу внушали: «Положи меч, удались в пещеры и молись о своей душе!.. Мир не стоит того, чтобы о нем заботился человек».

Трдат Великий был первым, который внял этим проповедям и, вложив в ножны меч, не раз наводивший страх на соседей, уединился в пещерах горы Сепух.

Но соседи лучше него понимали свое дело. Об этом история дает нам весьма своеобразный и весьма характерный для тех времен пример.

Когда внук Просветителя, католикос Григорис, распространяя христианство, явился в Албанию и предстал там перед царем массагетов Санесаном, то в своей проповеди, в числе прочих назиданий, он утверждал, будто «богу ненавистны грабеж, захват, убийство, жадность, покушение на чужую собственность и т. п.» Ему ответили сердито: «Если не будем грабить, если не будем захватывать чужое имущество, то чем же мы и множество наших воинов должны жить?» Затем царь Санесан и его вельможи стали размышлять: «Явившись к нам с такими проповедями, он хочет лишить нас храбрости при добывании, необходимых для жизни средств; если мы послушаемся его и примем христианство, то иссякнут источники нашего существования». И добавили: «Это хитрость армянского царя; он прислал к нам этого человека, чтобы с помощью христианского учения прекратить наши набеги и приостановить наши походы на его страну. Давайте убьем этого человека, а сами пойдем походом на Армению и обогатим нашу страну добычей…»

Так и сделали. Божьего человека привязали к хвосту дикой лошади и пустили по равнине Ватнян.

Теперь ясно, каких соседей имела Армения. Но ведь албанцы были еще одними из лучших соседей. А армянам предлагали бороться с такими варварами лишь только христианским смирением.

Большая часть чужестранных иноков были, как уже сказано, аскетами, пустынниками, которые своим мертвенным примером убивали все живое. Остальные входили в разного рода церковные братства, овладевшие монастырями. Насколько первые презирали жизнь и радости бытия, настолько последние использовали все средства для обогащения своих монастырей.

Достойно сожаления, что именно они оказались учителями армян. В школах, учрежденных Просветителем в дни Трдата, и в школах, основанных Нерсесом Великим при Аршаке II, господствовали греческий и сирийский языки, и все преподавание велось с помощью греческих и сирийских книг. Задача обучения состояла в том, чтобы познакомить учеников с христианством и его священными книгами, а последние были написаны на этих двух языках, ставших языками школы. Армянский язык, армянское письмо и литература были изгнаны из школ Армении, так как еще не существовало священных книг в армянском переводе, а армянский литература оставалась по содержанию языческой, и потому ею пренебрегали.

Эти греческие и сирийские школы, руководимые греческими и сирийскими клириками, могли оказаться весьма опасными, если бы их влияние вышло за пределы монастырских стен и распространилось среди народа. Но они находились только в стенах монастырей, и народ в них не обучался; школы готовили только церковнослужителей, воспитанных на греческом и сирийском языках.

Эти чужие, чуждые и непонятные армянину языки господствовали в армянских церквах. Все священные книги, молитвы и песнопения читались и пелись на этих языках. Народ в них ничего не понимал и не видел от церкви никакой пользы. Это и было причиной той исключительной медлительности, с какой христианство распространялось в Армении.

Армянский язык сохранялся в старых языческих песнях, которые все еще пелись народом и которые он по-прежнему любил. Армянский язык сохранялся в старых языческих обрядах, которые еще не были забыты народом. Армянский язык оставался в устах народа, подвергаясь преследованию со стороны чужестранного духовенства.

После всего этого становится понятным, какое разрушительное влияние могли иметь многочисленные монастыри с их чужестранными клириками, когда народ свое умственное воспитание и знание вынужден был получать из чужих рук.

Впрочем, чужестранное духовенство недолго оставалось под своим аскетическим покровом. Богатство постепенно сняло с него маску фальшивого благочестия. Монахи, презиравшие мирскую славу и радости, те, что прежде прикрывали свою наготу лохмотьями, ходили босые, питались кореньями и растениями, по мере того как богатели сами и обогащали свои монастыри, начали не только вести чрезмерно расточительную жизнь, но и стали чрезмерно тщеславны.