Самвэл

Паланкин торжественно двигался по улицам города, и все встречные, от мала до велика, останавливались, кланялись и с любовью приветствовали княгиню, ибо это проезжала мать народа и правительница страны. Княгиня благосклонно отвечала на приветствия.

Паланкин остановился перед роскошным княжеским дворцом, вход в который сторожили по обе стороны от ворот крылатые драконы. Это был родовой герб князей Арцруни, который ставился у входа во все их города и дворцы. Княгиня вышла из паланкина и в окружении слуг направилась во дворец. Она миновала великолепный двор под густолиственной сенью вековых деревьев и вошла в свои покои. Слуги удалились, остались только служанки, но и они, подождав немного и видя, что госпожа не дает никаких поручений, оставили ее одну.

Как обычно, к княгине пришла пожелать доброго утра и получить благословение невестка, жена Меружана. Она вела за собой двоих маленьких детей. Все подошли и поцеловали руку княгини. Так было заведено и повторялось каждый день, едва княгиня возвращалась из церкви. Княгиня достала принесенную с собой просвиру и наделила внучат и невестку. Дети, мальчик и девочка, ухватились за бабушкины колени своими пухлыми ручонками и, глядя на нее блестящими любознательными глазками,спросили:

— Бабушка, отчего хлеб из церкви такой вкусный?

— Божий хлеб, детки, оттого и вкусный, — отозвалась княгиня и погладила кудрявые головки.

Невестка стояла возле свекрови, не смея сесть в ее присутствии. Это была миловидная молодая женщина, очень нежная и хрупкая; казалось, дотронься до нее — и она рассыплется. Она вступала в разговор только тогда, когда свекровь сама начинала его, и всякий раз лицо молодой княгини заливала краска смущения. Она еще не утратила стыдливости юной девушки, но уже обрела почтительную покорность молодой невестки.

Княгиня Васпуракана была вдова. Ее муж, Шавасп Арцруни, умер не так давно, и она еще носила на голове черное траурное покрывало. Лишившись любимого мужа, княгиня заменила его и в доме, как глава семейства, перед чьим мнением склонялись все, и в управлении княжеством, как глава рода.

Княгиня была сестра Вагана Мамиконяна, отца Самвела. Из рода Мамиконянов была и ее невестка, жена Меружана. Браки между родственниками были в то время обычным явлением среди армян, особенно в нахарарских родах, тем более, что девушки из рода Мамиконянов, словно звенья цепи, связывали между собою не только самые влиятельные княжеские фамилии, но и царскую фамилию и род первосвященника, украшали своими добродетелями и замки нахараров, и царские чертоги, и патриарший дворец.

— Завтрак готов, — сказала невестка. — Прикажешь подать сюда или в трапезную?

— Не хочется есть, дорогая Вагандухт, — ответила княгиня. Я плохо спала. И сейчас совсем разбита: в ушах шумит, и голова болит:

— Приляг отдохни, ты сегодня очень рано встала.

— До отдыха ли мне... могу ли я отдыхать?

Она взглянула на бледное лицо невестки, и сердце ее сжалось: за одну ночь бедняжка совсем истаяла. Видно, и она не смыкала глаз, и она не находила себе места...

Что же стряслось?

Этот великолепный чертог, в котором ничто не должно было бы, казалось, мешать вечному веселью, вечному счастью, сегодня стал обителью скорби, словно в нем оплакивали покойника. На лицах его обитателей лежала печать неизъяснимой тоски, все были молчаливы и избегали разговоров, словно было нечто, о чем они боялись напомнить друг другу и тем еще более разбередить душу...

Днем раньше стало известно, что Меружан возвращается. Во второй половине дня он должен был прибыть в свою княжескую столицу. Какая другая новость могла бы обрадовать мать и жену более, чем эта, чем известие, что их Меружан, свет их очей, после долгой разлуки возвращается, наконец, домой? Но вместо того, чтобы радоваться, они горевали.

Он возвращался отступником, возвращался изменником. Мать и жена должны были обнять его, стереть с его лица дорожную пыль. Это было тяжело, очень тяжело... легче умереть! Им уже известны были трагические события в Ване и мученическая гибель их родственницы, злосчастной Амазаспуи. Знали они и то, что Меружан собирается делать дальше...

Мать слышала о злых делах и замыслах сына давно, но тщательно скрывала это от невестки, опасаясь, что бедная женщина, и без того не отличавшаяся крепким здоровьем, не перенесет такого удара. Но скрывать дальше было уже невозможно: сегодня Меружан должен был приехать. Чтобы как-то подготовить молодую женщину, старая княгиня вечером позвала невестку к себе и рассказала ей все.

Когда город Ван пал, Меружан, как известно, сумел с горсткой телохранителей ускользнуть от мести своих подданных. Опасаясь, что и в своем стольном городе может столкнуться с такими же опасностями, он с полдороги выслал вперед гонца, предупредить мать, чтобы готовилась встретить сына. Меружан намеревался отдохнуть некоторое время в своем доме, получить передышку, пока не подоспеют новые персидские войска, которых он ждал с большим нетерпением.

— Я велела познать городского голову, — сказала княгиня. — Хочу узнать, как он распорядился.