Самвэл

Царица поставила светильник, торопливо вышла и вскоре вернулась с серебряной чашей, полной воды. Девушка благодарно приняла чашу и осушила до дна.

— Какая холодная... приятно.

Эта юная девушка была царевна Ормиздухт, сестра царя царей Персии, пленница царицы Армении и нареченная Меружана Арцруни. Она едва вступила в свою семнадцатую весну, но рожденная под полуденным небом юга, рано расцвела во всей волшебной прелести своей красоты. Казалось, бессмертные боги, создавая ее, приложили все усилия, чтобы смертное существо могло сравняться с ними. Стоило Меружану Арцруни погрузить взор в сияние ее огромных очей — и он утопил в них свой разум, свой рассудок и свою душу. Царевна была полна такого обаяния, такой чарующей нежности, что армянская царица, питавшая лютую ненависть к Шапуху и ко всему царствующему дому Сасанидов, в последнее время не только окружила сестру своего недруга поистине материнской заботой, но даже полюбила ее. Роковые испытания — голод, мор, гибель тысяч людей — заставили царицу забыть неутолимую жажду мести. Да, она привязалась к Ормиздухт, она начала холить и лелеять свою пленницу, жизнь и смерть которой были всецело и се руках. В этой привязанности она черпала утешение в страшные часы и минуты, которые довелось пережить в последнее время в своей крепости. Сходство судеб вызвало в обеих женщинах сочувствие друг к другу. Правда, царевна была пленницей, но ведь и царица тоже оказалась пленницей в своей осажденной крепости. И каждый миг ее подстерегала такая же, если не более жестокая участь в далекой Персии...

Когда мор косил людей, болезнь не пощадила и красавицу персиянку. Все время ее болезни царица не знала ни минуты покоя и ночи напролет не отходила от постели больной. Лишь когда девушка стала выздоравливать, у царицы отлегло от сердца. После этого царевну держали почти взаперти и не позволяли выходить из дворца. Царица опасалась, как бы под влиянием страшных картин, которые за воротами можно было увидеть на каждом шагу, юная персиянка не слегла снова: она очень боялась покойников, а улицы крепости были усеяны трупами.

Царевна выпила принесенную царицей воду и совсем стряхнула с себя чары сна. Она внезапно соскочила со своего ложа, бросилась к царице, прижалась к ее груди и долго не отпускала: целовала, ласкала, стараясь заглушить прорывавшиеся рыдания.

— Что с тобой, дитя мое? — растерянно спросила царица.

— Ах, если бы ты знала.... я так плакала... так плакала... — прошептала девушка сквозь слезы.

— О чем ты плакала? Что случилось?

— Во сне плакала... Но теперь я рада, так рада... ты жива... ты со мной!

Царица поняла, что пылкое воображение юной девушки смутили какие-то тяжелые сновиденья. Она поцеловала ее, обняла за плечи, села сама и посадила царевну рядом с собою. Потом снова спросила, отчего же она плакала во сне.

— Не скажу... Язык не поворачивается.

После долгих уговоров Ормиздухт рассказала: ей приснилось, будто она гуляет во дворе царского дворца. Вокруг много людей. И все они — мужчины и женщины, старики и дети — лежат на земле: одни уже умерли, другие корчатся в предсмертных муках. Среди мертвых она вдруг увидела и царицу... Царевна упала на ее бездыханное тело и зарыдала; она плакала долго, но бесчувственный труп не внял ее рыданиям и мольбам...

— Наши беды произвели на тебя слишком тягостное впечатление, вот ты и видишь такие сны, дорогая Ормиздухт, — принялась утешать царица. — Милость Божия безгранична. Господь спас нас от смерти, будет хранить и дальше. Успокойся и не падай духом.

Впечатления и впрямь были слишком тягостны для чувствительного сердца юной девы. Она не только стала свидетельницей того, как вымерло все население города-крепости; у нее на глазах смерть скосила всех до единого сотни ее слуг и служанок. Эти утраты раздирали ее сердце; она никак не могла свыкнуться с ними: нередко во сне звала умерших, и когда они не являлись на зов, заливалась горькими слезами. Вот почему в последнее время царица велела поместить царевну в своей опочивальне: так ей было легче утешить девушку, если понадобится.

— А теперь пойдем, милая. — Царица встала и взяла Ормиздухт за руку. — Пойдем посмотрим, чем-то угостят нас сегодня Асмик и Шушаник.

Уныние царевны мгновенно сменилось радостью. Она со смехом вскочила с места, схватила светильник, стоявший на окне, и быстро пошла впереди царицы, упрашивая ее:

— Светильник понесу я! Ладно, матушка? Ты ведь позволишь? Ты мне совсем ничего не позволяешь делать.

В последние дни она стала называть царицу матушкой. Царица добродушно усмехнулась и позволила девушке нести светильник самой.

Они прошли сквозь вереницу пустых темных залов и вошли в трапезную. Асмик и Шушаник уже накрыли стол для ужина. На роскошной скатерти стояли серебряные блюда с тремя жареными голубями. Больше ничего не было. Армянская царица и персидская царевна подошли к столу и с удовольствием приступили к скудной трапезе. Асмик и Шушаник прислуживали им. Увидев, что на столе три голубя, царица спросила:

— Сколько голубей подстрелили сегодня?