Самвэл

Женщина все шла вперед, и концы ее длинного воздушного одеяния влачились по неровным плитам мостовой, издавая легкий, мелодичный шорох. Она миновала узкие улочки и быстро направилась в сторону двух высоких башен, которые, словно два могучих великана, возвышались по обе стороны главных ворот Артагерса. Женщина вошла в одну из башен и поднялась наверх по винтовой лестнице. Свет факела потревожил летучих мышей, которые во множестве гнездились в темных нишах и по углам старинного сооружения. Они мгновенно сорвались с места и черным смерчем заметались в пустоте башни; под глухими сводами гулким эхом отдавались взмахи кожистых перепончатых крыльев. Несколько раз они задели ее по лицу; она почти не замечала этих вызывающих дрожь прикосновений, только заслонила рукою факел, чтобы не погас.

Женщина поднялась на самый верх. Она бережно брала один за другим стоявшие там светильники, зажигала от своего факела и ставила на обычные места, рядом с узкими окнами. Покончив с этим, она быстро спустилась вниз и подошла к

'Аралезы — языческие боги древнего Востока, в образе псов оживляли павших в бою героев, зализывая их раны. Согласно Мовсесу Хорена-ци, именно на аралезов надеялась Шамирам, ожидая воскрешения Ара.

железным воротам крепости. С глубоким вниманием проверяла она тяжелые запоры и осматривала крепкие засовы. Все было на месте, все в полном порядке, и только стражи нигде не было. Женщина направилась к другим башням.

Здесь ей время от времени попадались часовые; прижимая к груди копья, они лежали прямо на голом полу. Бессонные стражи, зорко следившие по ночам с высоких башен, что делается окрест, ныне спали вечным сном смерти. Жестокий рок настиг их на посту.

Так каждую ночь с факелом в руках, эта высокая, прекрасная собою женщина, обходила всю крепость и зажигала огни на башнях, которые выходили в сторону вражеского стана: она хотела, чтобы неприятель думал, что в крепости есть люди и все идет своим чередом.

Эта женщина, бродившая по крепости под покровом ночной тьмы, была царица Армении, дивноокая Парандзем. Теперь она оказалась уже не только владычицей, но и бессонным стражем своей опустевшей и обезлюдевшей крепости, и заполняла эту безмерную пустоту беспредельным величием своей души.

Почти в то же время, когда царица с факелом в руках обходила дозором опустевшую крепость и с бьющимся сердцем проверяла и перепроверяла ее запоры и засовы, в крепости появился еще один человек, который тоже проверял все. Он проник в крепость извне: пробрался через один из потайных подземных ходов, о которых знала лишь царица и связь которых с внешним миром держалась в строгой тайне.

Человек был высокого роста, массивен, широкоплеч и в своем странном одеянии, глубокими складками спускавшемся до самой земли, казался зловещим духом ада, который даже во мраке выступает, словно огромная черная глыба, из окружающей его тьмы. С пояса у незнакомца свисал длинный меч, доходивший до самой земли, и он придерживал его рукою, чтобы не стучал по камням. На бедре, в складках одежды, был спрятан обоюдоострый кинжал. Ночная тьма, к счастью, скрывала от глаз его страшное рябое лицо с бурой кожей, похожей на пористую губку. На выдающихся вперед, сильно развитых челюстях вместо бороды торчало лишь несколько редких волосков. В глазах горела злобная ярость, смешанная с дьявольской радостью.

Он еще издали заметил и узнал царицу. На безобразном лице мелькнула злая ухмылка, и толстые вывернутые губы прошептали такое же злое проклятье. Он приостановился, выждал под прикрытием тьмы, пока царица прошла мимо. Потом крадучись последовал за нею.

Полное безлюдье в крепости, беспорядочные груды трупов и гробовая тишина вокруг могли внушить ужас любому, в ком хоть сколько-нибудь сохранились человеческие чувства. Но в этом чудовище они вызвали лишь радость с некоторой примесью удивления. Он радовался, что крепость оказалась в таком бедственном положении, и удивлялся, ибо не мог понять, какими именно бедствиями вызвано столь внезапное опустошение, которое он никак не предполагал увидеть в Артагерсе. Ему казалось, что неумолимый гнев Бога возмездия в одно мгновение испепелил все, хотя и высились еще неприступные крепостные стены, вырисовывались еще в ночной тьме очертания грозных башен. Людей, однако, нигде не было, и это наполняло его жестокое сердце беспредельным ликованием.