Самвэл

Пока род Просветителя вел напряженную борьбу со светской властью, в Армении возникла и неуклонно набирала силу другая церковная стихия. Ее усилению способствовала сама светская власть, стремясь ослабить влияние патриаршего рода.

Насколько род Просветителя был любим народом, настолько ненавистен стал он царям. Быть может, эта вражда не приняла бы таких крайних форм, если бы патриарший род поселился вне Айрарата, в какой-нибудь другой области Армении. Аршакиды, которые даже никому из своих кровных родственников, кроме наследника престола, не позволяли жить в Ай-рарате, вдруг обнаружили рядом со своим дворцом и двором патриарший престол, который не только пользовался равными с царским престолом славой и почетом, но и большим уважением. Пострадавшие от царя находили там защиту и убежище. Таким образом, патриарший престол выступал соперником царского престола и умалял его высокое достоинство.

Эти непрерывные столкновения привели Аршакидов к мысли избавиться от влияния потомков Просветителя и передать патриарший престол другому роду, который во всех отношениях подчинялся бы приоритету царской власти. Тиран II начал претворять в жизнь этот замысел. Ему помогли некоторые обстоятельства.

Когда католикос Юсик по воле того же Тирана погиб мученической смертью, в роду Просветителя не оказалось никого, кто мог бы занять патриарший престол, ибо оба сына убитого католикоса, Пап и Атанагинес, внуки того же царя Тирана по материнской линии, женатые, к тому же, на двух его сестрах, получили, вследствие такого близкого родства с царем, чисто военное воспитание и не смогли бы достойно нести тяготы патриаршего сана, а сын Атанагинеса Нерсес еще не завершил свое образование в Кесарии.

Тиран II воспользовался этим и посадил на патриарший престол некоего Парена или Парнерсеха из Аштишатского монастыря. Он во всем подчинялся царю, в любом деле сообразовался с его желаниями и даже раболепствовал перед ним.

В то время алчность служителей церкви перешла всякие границы. История запечатлела несколько отвратительных примеров того, какими бесчестными путями эти якобы удалившиеся от мира и отрешившиеся от земной суеты иноки старались обогатиться, приобрести новые деревни и усадьбы.

Как раз сын упомянутого выше католикоса Парена, епископ Оган, и предстает перед нами как воплощение алчности. Этот фарисей прикидывался подвижником, беспощадно умерщвляющим плоть и чуждым всякого честолюбия, ходил в рубище, полунагой и даже не носил обуви, а обматывал ноги летом мочалом, а зимой — лубяными веревками.

В этом необычном одеянии он нередко являлся во дворец и начинал кривляться и паясничать перед царем Тираном: представлялся верблюдом, становился на четвереньки, подражал его походке и выкрикивал: «Я верблюд... я верблюд... увезу прочь грехи царя... взвалите на меня царские грехи — я их увезу».

Царь же «нагружал ему спину» не списками своих грехов, а дарственными на деревни и большие селения. Так епископ приумножил и свои богатства и богатства своего монастыря.

Насколько строг и нелицеприятен был в отношениях с царской властью род Просветителя, настолько же льстива и угодлива была новая церковная верхушка. Насколько потомки Просветителя были благородны и великодушны, настолько эти оказались низки и подобострастны.

Симония, то есть торговля церковными должностями, приняла в руках этих недостойных корыстолюбцев самый позорный характер. Так, однажды уже упомянутый епископ Оган встретил на дороге хорошо одетого всадника на превосходном скакуне. Конь приглянулся его преосвященству. Владыка остановил всадника и велел спешиться. Юноша повиновался. «Преклони главу, я рукоположу тебя в священники», — заявил епископ. «Я разбойник, убийца и злодей, — возразил ошеломленный путник. — Я недостоин быть святым отцом!» (он как раз возвращался с очередного грабежа). Но епископ не обратил никакого внимания на его возражения, сорвал с разбойника верхнее платье, заставил надеть рясу, возложил на него руки и сказал: «Ну вот я и рукоположил тебя, ступай в свое село, будешь там священником». Затем сел на коня разбойника и поехал прочь со словами: «А это мне за труд».

Все это проделал не кто-нибудь, а сын католикоса, и молодой разбойник не посмел ни возразить, ни воспротивиться.

В полной растерянности вернулся он домой и рассказал жене, что с ним приключилось. Та расхохоталась и напомнила мужу, что он даже не крещен и негоже ему лезть в иереи. Разбойник вынужден был отправиться на поиски епископа, нашел его в монастыре и рассказал, что он вообще не христианин и даже не крещен. Тогда епископ схватил подвернувшийся под руку кувшин с водой, опрокинул его на голову разбойнику и сказал: «Ну, вот тебя и окрестили, ступай прочь».

Для этих алчных мздоимцев не было ничего святого. Некий Мрджуник, придворный иерей царя Аршака, совершил неслыханное, беспримерное злодеяние и в награду за это получил село Гомкунк в Тароне: подкупленный Парандзем, второй женою царя Аршака, он всыпал яд в чашу с причастием и поднес царице Олимпиаде, первой жене Аршака, лишив ее тем жизни.