Самвэл

Высшее духовенство впало из одной крайности в другую. В лице потомков Просветителя оно стремилось властвовать над царями, пусть даже силою, в лице же католикосов из других знатных родов оно стало покорным исполнителем царской воли.

Среди них наибольшую силу приобрели те, кого мы назвали жреческим пластом. Особенно выделялся род Албианоса, который со времен Просветителя и царя Хосрова II наследственно удерживал за собою Маназкертское епископство.

Род Албианоса имел древнее прошлое и древние традиции. Будучи потомками языческих жрецов, представители этого рода сохраняли под личиною христианских пастырей обычаи и привычки, языческие по своей сущности — по крайней мере, в отношении к царям. Жрецы древней религии, пусть в облике священнослужителей новой церкви, знали как вести себя с царями. И цари стали выдвигать и поддерживать их.

Род Албианоса вступил в открытую борьбу с родом Просветителя, превыше всего ставившим честь своего имени, и делал все, чтобы наложить руку на патриарший престол, наследственно принадлежавший только потомкам первого христианского пастыря Армении. Злословие, низкие интриги, полное попустительство любым прихотям царя и нахараров — вот то главное оружие, которое они пустили в ход против потомков Просветителя и для достижения своей цели. А царю и нахара-рам как раз и нужны были именно такие раболепные приспешники, а не мощная реальная сила, противостоящая царской власти, не беспристрастные и благочестивые духовные пастыри, какими всегда были католикосы из рода Просветителя.

Победило раболепие.

После трагической гибели Нерсеса Великого патриарший престол занимали, сменяя друг друга, католикосы Юсик, Завен. Шагак и Аспуракес. Все четверо были из рода Албианоса и, стало быть, потомки жрецов.

Эти католикосы зашли в своем стремлении во всем походить на удельных князей столь далеко, что патриаршество превратили в своего рода нахарарство и сами жили как нахарары. Ездили на конях, что считалось прежде неподобающим для духовных особ (священнослужители традиционно ездили на мулах: католикос на белых, все прочие — на мулах других мастей), богато украшали сбруи золотом, щеголяли в соболях и горностаях, что опять же не подобало духовным отцам, украшали одежду разноцветными шнурами и дошли в своем щегольстве до того, что даже начали носить воинские доспехи. Пример подал католикос Завен, ему последовали его наследники.

Между тем, после падения рода Просветителя, пока высшая духовная власть все глубже погрязала в пороках и беззакониях, среди духовенства Армении мало-помалу росла и набирала силу иноплеменная стихия — греки и сирийцы.

В начальный период проникновения христианства, из-за отсутствия духовных пастырей из армян, грекам и сирийцам вручались даже целые епархии, бывшие в системе армянской духовной иерархии и своего рода независимыми духовными княжествами, которые, к тому же, сохранялись за владельцами навечно, то есть передавались по наследству. Именно поэтому эти церковные должности стали постепенно отбирать у чужаков и передавать церковникам армянского происхождения.

В руках церковников-чужеземцев остались монастыри, монашеские общины и скиты.

Сколь велико было их число в монастырях, видно хотя бы из такого примера: когда святой Егшфаний вернулся в Грецию, оставив в Армении основанные его усилиями многочисленные монашеские общины, он взял с собою только своих учеников — и было их 500 человек.

Летописец-современник так описывает жизнь этих пустынников:

«...Жили они в пустынях, удалялись в пещеры среди скал и утесов, имели только одно платье, ходили босые, питались травою, плодами и кореньями. Бродили в горах, подобно диким зверям, прикрывая шкурами диких коз свою наготу, и, прозябая в пустынях, терпели из любви к отцу небесному жестокие лишения, страдали от холода и зноя, голода и жажды. И так терпеливо влачили все дни своей жизни, считая сей мир суетным и бренным... обитали в расселинах скал или глубинах пещер, подобно птицам небесным, не имея никакого имущества, нимало не заботясь о своей телесной оболочке».

Чужеземные служители церкви, которые заполнили армянские скиты и монастыри, были или подвижниками, до того усердными в умерщвлении плоти, что оно доходило до крайнего фанатизма, или членами чрезвычайно сплоченных и хорошо организованных религиозных общин, которые обирали страну в пользу своих монастырей.

Отшельники-пустынники провозглашали отказ от жизни и мирских радостей единственным средством спасения души и тем убивали в народе всякую жизнь: любые проявления радости, бодрости, любое стремление к прогрессу. Они сеяли в народе семена уныния и проповедовали праздность, отрывая его тем самым и от жизни и от всякой полезной деятельности. Не зря их прозвали пасущимися¹ — прозвище, которым человек приравнивается к животным.