Самые чужие люди во Вселенной

Я смотрел в телескоп первый раз в жизни. Эллиот показал мне Марс и Юпитер. Для метеоров телескопу не хватало широты обзора; лучше было наблюдать невооруженным взглядом, как они прочерчивают небо под наши радостные крики. В какой-то момент мама Эллиота сказала, что нужно загадать желание, и вслед ее словам в небе пронесся метеор, оставляя за собой огненный след. Я увидел, как Эллиот и Жюли обменялись торопливым поцелуем. А мать Эллиота украдкой скользнула рукой по руке своего коллеги. А на кого мне обратить желание? Я вспомнил о беглеце и пожелал ему вернуться домой, где бы это ни было. Пронеслась еще одна звезда, и я загадал, чтобы у Норбера все получилось на профподготовке. Две сверкающих борозды сразу, как фосфорные палочки, которые втыкают в именинный торт. Я подумал о маме с папой и пожелал им быть счастливыми тоже. Потом я перестал загадывать желания, потому что праздник в небе не стихал, и оно полыхало миллиардами звезд.

Кроме астрономических приборов у нас с собой было два термоса: один с кофе, другой с какао. Я выпил маленькими глотками несколько чашек, чтобы согреться, пока бушевал космический фейерверк.

Было уже три часа ночи, когда мама Эллиота высадила меня возле нового дома, я немного замерз от ночной сырости, а голова кружилась от звездопада. Я рассыпался перед ней в благодарностях за прогулку и бесшумно вернулся к себе. Лег в темноте на кровать. Новая квартира уже стала знакомой. Я мог передвигаться во мраке, ни обо что не спотыкаясь. Закрыв глаза, я сказал себе, что уснуть не смогу, и уснул.

Так пролетело время. Почти каждый день мне писал Том. После Испании родители отправили его в Бордо, к бабушке с дедушкой. Не раз я хотел рассказать ему, что происходит со мной, но так и не стал. Том посылал мне селфи в крутых футболках, которые бабушка покупала ему в рок-магазинах, описывал очередные подарки, а мне ответить было нечего. Соцсети я мало-помалу забросил. Рассматривать фотографии чужих каникул не слишком духоподъемно. А интернет реально иногда распространяет такой бред, что я предпочитаю самоустраниться. Например, однажды утром дебил-одноклассник повесил у себя фото канадской команды по хоккею на льду, старый черно-белый снимок 1910 года. Игроки одеты в свитера, на которых красуется свастика. И этот придурок пишет, что вот, мол, всюду фашизм. Под постом десятка два комментариев, один тупее другого, типа я не знал, что канадцы были фашисты. Секунду я колебался, но не выдержал. В два клика нашел в телефоне, что это за снимок: клуб «Винзорские свастики» с северо-востока Канады. И ответил, что фашизм появился в тридцатых годах, а свастика, до того как стать фашистской эмблемой, была индийским символом мира, и прежде чем постить абы что, сначала не худо бы немного подумать.

Отправил комментарий и тотчас сообразил, что популярности в классе он мне не добавит. Я же скоро встречу их в школе. Ну и ладно, тем хуже. Думать надо сначала.

Внезапно мы почти на неделю уехали на море, в кемпинг. Я как мог тянул резину, собирая рюкзак, и, наверное, вел себя несносно всю дорогу и пока ставили палатки, но вечером, прибежав с пляжа, с полной головой песка и соли, сдался. Я три раза утопил Норбера, он меня — миллион раз в отместку, я поплавал, повалялся на берегу, позагорал, вернулся в кемпинг, посмотрел, как мама готовит ужин, а папа подходит к ней, обнимает за талию, целует в шею и подает ей бокал розового вина. В этот самый миг я сложил оружие. Пришлось-таки признать, что я хорошо провел день. Нужно научиться не винить себя за то, что бросил незнакомца. Эллиот и Жюли все так же передают ему продукты через Мо и других ребят со стройки. Теперь уже мне ничто не мешает расслабиться.

Эти шесть дней в кемпинге послужили передышкой: купаться, играть с Норбером, встречаться с другими людьми (в их числе некая Лу, приехавшая с родителями на каникулы из окрестностей Дюнкерка, — но это уже другая история), смотреть, как мама с папой вместе смеются, вечерами долго ведут разговоры, поглощая чипсы, арахис и газировку. У папы ни единого раза не испортилось настроение, даже когда мы ходили за покупками и когда застряли в пробке на въезде в город. Он даже играл с нами в футбол. Вечером, весь день проплавав в море, я забирался в спальник, и мне казалось, что я плыву по волнам, палатка словно покачивалась, тихо-тихо. И я мгновенно засыпал, наигравшийся, радостно предвкушая еще один день на пляже (вместе с Лу, но об этом больше ни слова).

И каждую субботу, кроме той, что прошла на море, я отправлялся в культурный центр на занятие студии. Я развивал свой первый сюжет и еще написал несколько текстов, чтобы читать вслух перед группой. Минуло четыре недели, прежде чем я набрался храбрости и с бьющимся сердцем, запинаясь, выложил какие-то воспоминания из жизни в башне. Историю незнакомца я понемногу продолжал, но никому не зачитывал. Ее я писал для себя.

На самом верху башни человек или по крайней мере существо в нетерпении приближается к встрече со звездами.

1