Самые интересные истории 19 века

Известно, что большинство восстаний, подавляемых в Алжире, возбуждаются интриганами, которые говорят, что они вдохновлены пророком и рассматриваются арабами как посланники Бога на земле, чтобы освободить их от гнета Руми (христиан).

Эти лжепророки и святые марабуты, которые являются колдунами не больше, чем я, и даже меньше, все еще пытаются воздействовать на фанатизм своих единоверцев же простыми трюками, которые также примитивны, как и зрители, перед которыми они выступают.

Правительство, стремясь таким образом уничтожить их пагубное влияния, рассчитывало на меня, чтобы сделать так. Они не без основания надеялись с помощью моих опытов доказать арабам, что проделки их марабутов были всего лишь детской забавой и по своей простоте не могли быть выполнены посланником с небес, что также очень естественно привело нас к тому, чтобы показать им, что мы их начальники во всем, а что касается колдунов, то французам нет в этом равных.

Сейчас я продемонстрирую вам успех, достигнутый этой искусной тактикой.

Между днем моего согласия и днем моего отъезда должно было пройти три месяца, которые я потратил на подготовку полного арсенала моих лучших трюков и покинул Сен-Жерве 10 сентября.

Я не стану рассказывать о своем путешествии больше, чем скажу, что едва я вышел в море, как пожалел, что не был здесь, и после тридцати шести часов плавания я встретил столицу нашей колонии с неописуемым восторгом.

28 октября, в день, назначенный для моего первого выступления перед арабами, я пришел на свой пост рано утром и мог наслаждаться видом их входа в театр.

Каждый гум37, разбитый на группы был введен по отдельности в идеальном порядке на места, приготовленные заранее. Затем наступала очередь вождей, которые усаживались со всей серьезностью, свойственной их характеру.

Некоторое время они осваивались, так как эти сыны природы не могли понять, что они сидят вот так, бок о бок, чтобы насладиться зрелищем, и наши удобные сиденья, отнюдь не казавшиеся им такими, странно беспокоили их. Я видел, как они некоторое время суетились и пытались поджать под себя ноги, как это делают европейские портные.

Каиды, Агас, Баш-Агас и другие титулованные арабы занимали почетные места, так как они занимали партеры оркестра и бельэтаж.

Среди них было несколько привилегированных офицеров, и, наконец, переводчики смешались среди зрителей, чтобы переводить им мои замечания.

Мне также сказали, что несколько любопытных людей, не имея возможности достать билеты, приняли арабский Бурнус и, обвязав свои лбы веревкой из верблюжьей шерсти, проскользнули в ряды своих новых единоверцев.

Это странное сборище зрителей и впрямь являло собой весьма любопытное зрелище. Более того, бельэтаж представлял собой зрелище столь же величественное, сколь и внушительное. Около шестидесяти арабских вождей, одетых в свои красные плащи (символ их покорности Франции), на которых блестело одно или несколько украшений, с величественным достоинством ожидали моего выступления.

Я выступал перед многими блестящими собраниями, но никогда еще ни одно из них не поражало меня так сильно, как это. Однако впечатление, которое я испытал при поднятии занавеса, отнюдь не парализовало меня, а, напротив, внушило мне живое сочувствие к зрителям, чьи лица, казалось, были так хорошо подготовлены к тому, чтобы принять обещанные им чудеса. Как только я вышел на сцену, я почувствовал себя совершенно свободно и в предвкушении наслаждался зрелищем, которым собирался развлечься.

Признаюсь, я был склонен посмеяться над собой и своей аудиторией, потому что шагнул вперед с палочкой в руке со всей серьезностью настоящего колдуна. И все же я не сдавался, ибо находился здесь не только для того, чтобы позабавить любопытную и добрую публику, но и для того, чтобы произвести поразительное впечатление на грубые умы и предрассудки, ибо разыгрывал роль французского Марабута.

По сравнению с простыми трюками их мнимых колдунов мои эксперименты должны были казаться арабам совершенными чудесами.

Я начал свое выступление в самом глубоком, можно сказать, религиозном молчании, и внимание зрителей было так велико, что они словно окаменели. Только их пальцы нервно шевелились, перебирая четки, когда они, несомненно, взывали к покровительству Всевышнего.

Это апатичное состояние меня не устраивало, так как я приехал в Алжир не для того, чтобы посетить выставку восковых фигур. Я хотел, чтобы вокруг меня было движение, оживление, даже жизнь.

Я сменил тему и, вместо того чтобы обобщать свои замечания, адресовал их в особенности некоторым арабам, которых подстегивал своими словами, а еще больше – своими действиями. Затем изумление уступило место более выразительному чувству, которое вскоре проявилось в шумных воскликах.

Это особенно проявлялось, когда я извлекал из шляпы пушечные ядра, ибо мои зрители, отбросив свою серьезность, выражали свое восторженное восхищение самыми странными и энергичными жестами.