Чего своими религиозно-этическими художественными сочинениями вроде «Крейцеровой сонаты» или статьями вроде «В чем моя вера» добивался Лев Николаевич Толстой? Он ведь понимал, что за одним призывом о непротивлении злу насилием, отказе от службы в армии, от мяса, церковной иерархии, Ветхого Завета пойдут десятки интеллигентов, в лучшем случае. Чтобы пошел народ, нужна организация, секта. Например, готовая секта духоборов, пополнившая свои догматы идеями Толстого. Сам Лев Николаевич организацией своей секты не занимался. За него это сделал Владимир Чертков. В точности как в раннем христианстве. Иисус Христос не создал церкви. Это сделал апостол Павел.
Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус начали с организации секты, никогда впрямую свое дело так не называя, рассчитывая, что идеи Дмитрий Сергеевич доработает как-нибудь потом. А то, что нуждалось в доработке, было не таким уж сложным – отказ от церковной иерархии, от священников, общение мирянина с Богом без посредников, возвращение к простоте первых христианских общин, почитание только Нового Завета. Это от Мережковского.
А вот Гиппиус все рискованно осложнила. Члены новой секты должны были моделировать божественное мироустройство на земле в новой троице, тройственной семье, где есть Бог-отец, Бог-мать и Бог-сын. Себе она отводила роль, понятное дело, отца, Мережковскому – матери, рождающей оплодотворенные ею идеи. На роль сына она определила Дмитрия Философова. В общем, тоже ничего особенно нового. Тогда интеллигенция живо интересовалась практикой секты хлыстов (христововеров), где культивировалось уподобление земных семей небесной и даже появление на свет праведников-«христов», родившихся в результате свального греха.
С конца 1900 года на квартире Мережковских начали происходить заседания общества «Религиозно-философские собрания». Организаторы старались привлечь к нему круг пошире, чем на привычных литературных сборищах. Помимо писателей, в число которых входили Александр Блок и Михаил Пришвин, артистов, музыкантов, философов, среди которых бывал уже маститый и очень популярный Василий Розанов и молодой еще Николай Бердяев, собрания посещали сектанты и даже некоторые передовые деятели православной церкви вроде студента Петербургской духовной академии Сергея Симанского, будущего патриарха Алексия I. Пока дело ограничивалось разговорами, в которых тон задавал, естественно, Мережковский, все было спокойно. Но едва Зинаида Гиппиус, обычно единственная женщина на заседаниях, предлагала какие-то действия, росло напряжение. Скажем, помыть друг другу ноги по обычаю ранних христиан или устроить прообраз будущих флэш-мобов. Расклеить по Петербургу листовки с призывом к горожанам в определенный день и час собраться на какой-нибудь площади и молча упасть на колени. Кстати говоря, в отсутствии женской конкуренции Зинаида имела чем подкрепить свои эпатирующие предложения. Например, однажды она надела на заседание черное платье из полупрозрачной материи на розовой подкладке. В полумраке комнаты казалось, что просвечивающее платье надето прямо на голое тело. Непорочные юноши вроде Сергея Симанского смущенно отводили глаза.
Только самые «крепкие духом» в понимании этого Зинаидой и Дмитрием соглашались принять участие в некоторых странных обрядах вроде того, когда одного музыканта уложили на пол в позу распятого, разрезали ему ладонь, нацедили из нее крови, смешали с вином и выпили. Бердяев, склонявшийся к церковному реформаторству, после этого вернулся в обычное православие. Он писал: «Мережковские всегда имели тенденцию к образованию своей маленькой церкви и с трудом могли примириться с тем, что тот, на кого они возлагали надежды в этом смысле, отошел от них и критиковал их идеи в литературе. У них было сектантское властолюбие».
Из всех посещавших собрания лишь один человек разделял все убеждения супругов и готов был принять участие во всех их акциях безоговорочно. Дмитрий Владимирович Философов. Сам лишенный каких-либо творческих способностей и амбиций, он обладал очень влюбчивой натурой. И мог влюбиться не только в мужчину, но и в идею. Андрогинное существо Гиппиус-Мережковский и было самой идеей, воплощенной в двойной человеческий образ. Не хватало третьего.
Идя по аналогии от христианской Троицы, Зинаида Николаевна придумала, что глагол «строить» имеет корень не «стро», а «тро», то есть «три», числовое значение сущности мира. При советской власти ее идею опошлили любители выпить «на троих» – «строим?!»