Самые страшные войска

– Товарищи военные строители! Сегодня почта вернула нам письмо от солдата нашей части. Адрес был неправильный и неполный, а в обратном адресе стоял только номер нашей воинской части. Потому почта, не сумев найти адресата, вернула письмо в нашу часть. Имени отправителя на конверте тоже не было, товарищи. Поэтому мы, командование части, чтобы вернуть письмо владельцу, вынуждены были вскрыть конверт, в надежде, что, может, из текста письма узнаем отправителя и вернем ему письмо, которое ждут от него родные на Родине.

Детский сад, да и только. Какие они трогательно заботливые, так уж они хотели письмо вернуть солдату. Лохам это впаривайте, да? Цензура вскрыла письмо, сочла его содержание недопустимым, и вернула замполиту с указанием разобраться с солдатом-отправителем.

А замполит продолжал.

– Мы узнали из подписи в конце письма, кто его отправил. Это солдат третьей роты, новобранец, военный строитель-рядовой Р. Но вот что он писал в письме своим родителям!

Тут замполит стал читать листок бумаги, что все это время держал в руках, и его голос гневно загремел:

«Дорогие папа и мама! Это кошмар, а не служба, позор какой-то. Я шел защищать родину, а вместо этого попал на какую-то зону, лес валим да баланы (бревна) катаем на лесоскладе. Работа каторжная, командиры на нас все время орут и бьют в морду, говорят, что плохо работаем. И сколько им не сделай, все мало. А придя с работы в казарму все равно не отдыхаешь: то полы драишь, то снег расчищаешь, а то на всю ночь попадешь в наряд на чистку картофеля. Чистить ее приходится всю ночь, а утром снова на работу, никого не волнует, что ты ночью не спал. А хуже командиров, это свои же солдаты. Никакой солдатской дружбы и товарищества нет и в помине. Все стараются друг у друга что-нибудь украсть или отобрать. Деды-старослужащие все время бьют нас и издеваются над нами, как здесь говорят: «букварь без пиздюлей – как без пряников». А еще они, старослужащие, отбирают у нас сахар, масло и белый хлеб в столовой, все мясо из бачка тоже им. Вообще, за стол садимся по десять человек. С краю дедушки, а далее – по сроку службы. Так вот, с бачков первые кладут себе деды, выбирая черпачком всю гущу со дна, потом гущу выбирают те, кто отслужил всего год, потом… до нас, салаг, вместо щей с мясом доходит одна водичка на дне бачка. Все время хожу голодный, расшатываются зубы, еда даже снится. Утром на подъеме, когда резко вскакиваешь, часто падаешь обратно на койку от голодного обморока. Сержант тут же подскакивает и начинает бить и кричать. Жаловаться на то, что ты голодный, нельзя – это здесь западло, за это тебя все будут чморить. Таскать со столов куски хлеба тоже нельзя, это тоже западло и за это тоже чморят. Вобщем, все время ходишь голодный и битый, но нельзя показывать, что ты голодаешь или тебя бьют, иначе будут чморить еще больше, таких здесь называют «букварь задроченный». Кстати, кормят очень плохо: жидкие щи, из которых деды все мясо до тебя выловят, и каша-сечка, ее еще называют «кирзуха», отвратительная на вкус, вечером соленая рыба и толченая картошка. А еще часто дают овсяную кашу. Я уже столько овса тут съел, что стыдно теперь лошадям в глаза глядеть.

Дорогие мои родители, заберите меня отсюда. Это зона какая-то, а не служба. Я шел в армию, а попал в тюрьму, горбатится забесплатно. Пожалуйста, сделайте что-нибудь, ведь я всегда вас слушался и всю получку вам отдавал до копейки. А если не сможете отсюда вытащить меня, то я отморожу себе пальцы на ногах. Мне их потом отрежут, а меня комиссуют по здоровью.

Крепко целую!

Ваш сын Вова».

Когда замполит закончил читать, весь отряд уже ржал, беспрерывным хохотом. Все через это прошли, все говорили или думали тоже самое, когда были салагами, но пережили, к счастью. И теперь нам сам черт не брат. Причем наблюдалась интересная зависимость: чем больше отслужил солдат, тем громче и искреннее он смеялся. Новобранцы не смеялись совсем, они еще не прошли этот кошмар, он был для них повседневной реальностью. Солдата, написавшего письмо – ждала незавидная участь. Мало того, что влетит от командиров, теперь все солдаты над ним будут смеяться. А старослужащие – изощренно издеваться.

Когда я начинал служить в стройбате, у меня были те же мысли, что в письме, зачитанном замполитом. Но я, в отличие от того наивного солдатика, никогда не верил в тайну переписки в нашей стране, а тем более на военной службе. Поэтому родителям писал всегда примерно одно и тоже: «Служба идет хорошо, кормят хорошо, командиры хвалят, а товарищи помогают нести службу. А северный холод мне не страшен: работа хорошо греет».