Самый чувственный год

Мое сердце пропускает удар. Она называла меня так, когда мы были друзьями. Мы оба не хотели уступать друг другу и любили покомандовать, отсюда и дерзкая фраза. Как жаль, что мы все это потеряли.

— Как бы то ни было, Эдвард, я очень сожалею. И хочешь верь, хочешь нет, я благодарна Кэтрин. Нет, не из-за наследства, — быстро уточняет она. — Я знаю, что не заслуживаю его.

Я тихо вздыхаю. Нет, не заслуживает. Все эти годы она вела себя так, будто ей нравится идти по жизни одиночкой. А я был убежден в обратном. И разве бабушка в своем письме не говорила о том же самом? Что в глубине души Саммер действительно хочет иметь дом. Где-нибудь, где она будет чувствовать себя в безопасности. И любимой.

— Я благодарна ей за то, что она свела нас вместе, Эдвард. И рада видеть тебя снова.

Ее слова вызывают боль в груди. Она и правда имеет в виду то, что говорит.

— Не волнуйся, я не ожидаю, что ты почувствуешь то же самое, — успокаивает она, спеша заполнить паузу. — Я просто должна была сказать тебе это, прежде чем смогу даже подумать о том, чтобы наслаждаться ужином.

Наконец, она берет приборы, давая понять, что извинилась. А я не могу справиться с хаосом, который она подняла. Надо бы что-то сказать. Хоть что-то. Но нет слов, чтобы передать то, что я ощущаю. Я даже не понимаю, какие именно испытываю чувства.

Следую ее примеру и тоже начинаю есть. Но не чувствую вкуса еды. Я сосредотачиваюсь на том, что действительно знаю: на намерении бабушки дать Саммер приют после стольких лет путешествий.

Со мной ведь то же самое. Я жил то там, то здесь. Нигде не пускал корни. Но однажды остановился, нутром ощущая, что мне нужно другое. И мне повезло остановиться.

А сейчас…

Что я хочу? Чего хочет она?

Действительно ли наши жизни нуждаются в новом повороте? Права ли бабушка?

— Где ты была последние двадцать лет?

Она пожимает плечами:

— Легче сказать, где меня не было.

— Всегда в движении?

— Всегда.

— И где, по-твоему, находится дом? Если бы пришлось выбирать?

Она наклоняет голову, на мгновение задумывается.

— Дом? Как там поется в любимой песне бабушки? Где бы я ни положил свою шляпу — это мой дом.

Я улыбаюсь, она улыбается в ответ. Я представляю, как она переезжает из страны в страну, переживая одно приключение за другим.

— Наверное, ты была счастлива, живя таким образом?

— Я не люблю пускать корни. Начинаю злиться, если слишком долго нахожусь на одном месте.

— Именно это произошло много лет назад? Ты разозлилась?

Слова вырвались сами собой, я даже не успел подумать. Проклятый язык!

— Все несколько сложнее. Все не так.

Из-за этого прошлого я ее понимаю. А что сейчас? Как насчет будущего? Сколько пройдет времени, прежде чем она «разозлится» и убежит?

— Мне было восемнадцать. Кэтрин сделала все, что обещала, заботилась обо мне, пока я не стала достаточно взрослой, чтобы заботиться сама о себе. Мне пора было уходить.

— Одинокая волчица ушла, чтобы найти свое место в жизни.

Она хмурится, смотрит мимо меня.

— Раньше ты называл меня так.

— Но лишь тогда, когда ты нацепляла свою маску.

Она вздергивает подбородок.

— Может, это была не маска.

— Может быть, — соглашаюсь я, хотя она понимает, что я думаю иначе.

— Ну а что насчет твоей маски? — спрашивает она.

На моих губах появляется кривая улыбка.

Эта фраза переносит меня на двадцать лет назад, в ту самую комнату, где я рухнул на ковер перед камином после дня сбора рождественских подарков для местного детского дома.

— Я не единственная, у кого есть маска.

Мерцающий свет от камина плясал в ее глазах, когда она накидывала нам на плечи плед, который прихватила из своей спальни.

— Ты такой же, как и я.

— То есть?

— Ты носишь маску перед родителями. Отличные оценки, идеальная одежда, идеальные друзья. А со мной ты больше смеешься.

Она была права. Все детство я увивался вокруг родителей, пытаясь привлечь их внимание, стараясь вести себя наилучшим образом, быть лучшим в классе и на спортивной площадке, дружить с правильными детьми, с теми, у кого самые влиятельные родители. Все, что угодно, лишь бы привлечь хоть каплю внимания, почувствовать намек на любовь, которую, как я видел, получали мои друзья, и которую щедро расточала бабушка.

Прошло двадцать два года, а ничего не изменилось. Я по-прежнему слыл послушным сыном, играл свою роль.

— Ты когда-нибудь думал, что был бы счастлив, просто оставаясь самим собой?

— Я мог бы спросить тебя о том же.

— Может, нам стоит убежать и вместе стать самими собой?

Я рассмеялся, хотя внутри меня что-то откликнулось на эту идею. Если бы только она была серьезна.

— Сначала тебе нужно бросить курить.

Она рассмеялась и прижалась ближе.

— Я с лета не выкурила ни одной сигареты.

— Ты не говорила.

— Приберегла это на Рождество.

— Ты собиралась подарить мне на Рождество твое улучшившееся здоровье?

Она посмотрела на меня, слегка пожала плечами. Ее голова покоилась на моем плече.

— Довольно банально, да? Я думала, это сделает тебя счастливым.

Поцелуй ее. Поцелуй ее сейчас. Скажи ей, что ты чувствуешь.

И переступить черту? Воспользоваться преимуществом? Ей едва исполнилось восемнадцать, и она более уязвима, чем когда-либо.