Самый долгий день нашей жизни (СИ)

Пирс был заполнен голосящей толпой. Люди махали друг другу и выкрикивали прощальные слова. То тут, то там виднелись лоснящиеся загорелые тела раздетых по пояс носильщиков, которые загружали на борт вещи пассажиров. Вдоль линии причального фронта на расстеленных циновках сидели полусонные торговцы и ленивыми голосами предлагали за пять-десять рупий то засахаренный инжир, то расмалай, то специи, то… бог знает, что еще.

Чопорные парсы выделялись благодаря аккуратной и изысканной одежде и поведению, которое европейцы сочли бы неоправданно надменным, но здесь оно никого не удивляло. В Бомбее парсийская община была довольно большой, почти все ее члены слыли зажиточными и уважаемыми людьми. Местные привыкли относиться к ним, как к своего рода аристократам.

Арун, давний слуга Шеру, шел с багажом впереди, гулко крича: «Дорогу». Сама Шеру следовала за ним, крепкой хваткой удерживая племянника за плечи, чтобы не потерять его в толпе. Чуть в стороне Фаррух заметил стайку нищих. Как мухи, приставшие к потолку, они вереницей роились в тени корабля и глядели вокруг стеклянными глазами, ничего не соображая от жары. От них исходил смрад выпивки и нечистот.

Они с тетей шли мимо, стараясь не глядеть на сборище бездомных и убогих. Эти люди вызывали у мальчика отвращение, но не из-за грязи, которая их окружала, а из-за пустоты во взгляде, делавшей их похожими на живых мертвецов.

Одна женщина сидела у самого трапа и подремывала, прислонившись спиной к кнехту. Когда Фаррух прошел рядом с ней, женщина лениво разлепила глаза и сердито простонала что-то, недовольная тем, что ее сон нарушили. И вдруг оживилась, как будто ее окатили водой. Ее лицо отразило странную, издевательскую ухмылку. Она подняла смуглую сморщенную руку и, указывая на мальчишку, долго и взволнованно бормотала что-то.

Впервые с момента их прибытия в порт Фаррух нахмурился. Он почти не разобрал сказанного — было слишком шумно, к тому же, он не знал местное наречие достаточно хорошо. Но кажется, женщина сказала что-то вроде: «Я вижу на тебе корону. В сорок лет тебя коронуют… О! Посмотрите, это настоящий король! Мальчик, тебя ждет мировая слава! Ты станешь… легендой! О! Король, мой король… (Тут нищенка вдруг заплакала). Как рано, как рано ты уйдешь в сиянье славы… Прах и пепел… прах и пепел…»

***

В последующие дни он частенько возвращался в мыслях к этим словам, когда по привычке встречал рассвет, сидя на корме у края борта и глядел вниз на бесконечно глубокую морскую синь. Было стыдно осознавать, что чьи-то бредни пробудили в нем такой живой интерес, но иначе он не мог. Случайная искра разожгла в его душе пожар, и теперь ему только и оставалось, что мучиться досадной неуверенностью, порядком портящей настроение.

Шестнадцать лет — тот возраст, когда каждый считает себя избранником. Осознание того, что на самом деле этот проклятый мир прекрасно устоит и без тебя, — это и есть трагедия взросления. Как ни пытался взбалмошный мальчишка переубедить, образумить сам себя, случайное и немного зловещее пророчество казалось ему знамением: «Будь смелее, и тогда корона твоя».

***

Дома почти ничего не изменилось с того лета, когда он был здесь в последний раз. Разве что сестра вытянулась еще сильнее, превратившись из милой крохи с косичками в угловатую десятилетнюю хулиганку. Родители и Кэш, конечно, обрадовались, однако его приезд не нарушил повседневного домашнего уклада, в который возвращенному в лоно семьи Фарруху Балсара еще только предстояло вписаться заново.

Следующий год он просто наслаждался возможностью быть самому себе хозяином. Временами подрабатывал где-то или просто слонялся по городу, часто наведываясь в гости к двоюродным сестрам. А вечера проводил в гамаке на втором этаже их большой квартиры, прислушиваясь к оживленному гулу на улице Шангани. Пару раз отец пытался навести его на мысль о продолжении учебы, но Фаррух отговаривался тем, что он еще не решил, чем хочет заниматься.

Традиционно мужчины в их семье становились бухгалтерами или юристами. Служащими, которые составляли вершину среднего класса. Они не ввязывались ни в политику, ни в бизнес, как их бомбейские родичи. Ни с кем не конфликтовали, предпочитая крутиться в своем ограниченном мирке. Вот только это стабильное, надежное будущее не привлекало озорного, жизнерадостного и амбициозного паренька. Жизнь, распланированная до дня отцом, матерью, многочисленной родней… какая же это невыносимая скука! Пожалуй, единственное, чего он терпеть не мог.

На самом деле он уже знал, какую судьбу выберет. После «The Hectics» это было так же очевидно, как и то, что он больше никому не позволит упаковать себя в чемодан и отправить к черту на рога.