Самый лучший пионер: Том второй

— Видишь — вообще ни одной причины быть против у тебя нет, кроме старого доброго бытового шовинизма. Ты подожди до вечера хотя бы, познакомься, поговори, и потом, так уж и быть, я все твои претензии выслушаю. А пока, будь ты хоть трижды хорошая, любящая, заботливая мама, все твои аргументы не имеют веса.

Смягченный упрек мама приняла безболезненно, остановилась на парковке у редакции, повернулась и пригладила мне волосы, с улыбкой спросив:

— Пойдем?

— Пойдем! — улыбнулся я в ответ, и мы пошли.

Оставил Полевому рукопись, пообещал скорое получение одобрения от Министерства общего машиностроения, вместе с мамой порадовался свежей новости — завтра нужно съездить в издательство, оставить заявление на издание одной книжкой «Зорей» и «В списках не значился». Обещают издать быстрее, чем «Бима» — потому что про войну. «Списки» опубликуют и в журнале — уже в марте. Попрощались с классиком и поехали в гости к Пахмутовой — записывать «марсианские» песни.

— О чем с Андроповым-то говорил? — вернулась мама к утренней теме.

— Я понимаю, что тебе такое слышать обидно, — мягко слился я. — Но все, что было можно, я вам с дядей Толей уже рассказал. Прости.

— Везде у нас одни секреты, — вздохнула мама и ободряюще улыбнулась в зеркало заднего вида. — Главное — чтобы вредить не принялся!

— Не, у него на такие глупости банально времени нет, — развеял ее опасения я.

В квартире Пахмутовой и Добронравова (выбрали бы уже общую фамилию, блин!) пахло булочками и одеколоном Эдуарда Анатольевича Хиля — он у него приятный, но специфический. Певец тут явно по мою душу — я маму по телефону предупреждал, что кусочек марсианских песен ему отойдет.

А живет Хиль, на минуточку, в Ленинграде. Значит — специально прилетел. Приятно!

Поздоровались, прошли в столовую, и Николай Николаевич совершенно заслуженно похвастался:

— Гимн одобрили на самом верху! — указал пальцем в потолок. — Но до Первомая решили не трогать.

— Все равно очень круто! — порадовался за него я.

— Не так круто, как Муллерман! — фыркнула Александра Николаевна, наливая мне и маме чаю. — А каким приличным человеком казался!

— Прискорбная история, — вздохнул Хиль.

— Это — моя вина, — выдав нам с родительницей чашки и вручив мне булку с повидлом, Пахмутова заняла свое место. — Мне уже кто только не звонил, но Екатерина Алексеевна просила тебя не тревожить, — поведала она мне.

— Так не ваша вина получается, а грустное стечение обстоятельств, — успокоил ее я. — Кто знал, что так получится? И извините, что из-за меня вас дергают, я уже выпросил себе «связного» от министерства культуры, можно вам его номер дать, перенаправить страждущих?

«Добро» было получено, мама рассказала историю рокового визита спившейся советской суперзвезды, мы еще немного его попинали и переместились в кабинет. Заняв фортепиано, пропел весь плейлист, заодно отметив, что фортепиано из дедовской усадьбы звучало хоть и немного, но лучше. Точно дорогущее!

— Выбирайте, Эдуард Николаевич, любые пять штук, — начал я наделять годнотой мемного, а потому особо любимого Хиля, но был прерван телефонным звоном.

Александра Николаевна интеллигентно извинилась и вышла из кабинета, и аж лоснящийся от удовольствия — да тут тупо одни хиты, а еще и выбрать дают! — певец ответил:

— Мне нравятся «Эхо», «Дельтаплан» (я так «ракету» главного героя назвал, чтобы было в тему), «На дальней станции сойду», «Где же ты была» и «Богатыри». Но, если откровенно, выбирать из бриллиантов самые крупные почти мучительно больно!

— А забирайте тогда все, кроме «Рокота космодрома», — ответил я и пояснил. — Муслиму Магометовичу я нынче ничего не обещал, так что просто напишу потом других песен. А «Рокот» я вам не дам, потому что у меня на его аранжировку и исполнение другие планы есть, только личную ВИА заведу.

— Я мог бы познакомить тебя с некоторыми талантливыми ребятами, — предложил Эдуард Николаевич.

— Я сначала сам попробую, Эдуард Николаевич, но я вам очень за такое предложение благодарен, и, если возникнут проблемы, обязательно позвоню! — благодарно улыбнулся я.

В кабинет вернулась Александра Николаевна, недовольная и очень смущенная:

— Звонил Магомаев, он на закрытой части панихиды «Ноктюрн» пел, Екатерина Алексеевна у него на плече плакала.

— Очень горюет, — сочувственно вздохнул я.

Не совсем чистосердечное сочувствие выразили и остальные, даже Хиль, который, похоже, понял к чему все идет даже раньше меня — опытный советский артист же, чутье иметь обязан — и теперь грустное прямо на глазах.

— И кто-то ему рассказал, что новая книга Сергея Ткачева будет полна шлягеров, — вздохнула Пахмутова.

— На ходу подметки режут! — позволил себе вздохнуть Эдуард Николаевич. — Все забирает?

— Кроме «Богатырей», — вздохнула Александра Николаевна.