Минувшее, где ты? Где захлебывающаяся радость творчества? Где надежда? Что ждет их впереди? Вечный голод, вечная охота за эйдосами и в финале – чернота Тартара. А ведь могли бы получить всю Вселенную! Просто как дар! Все звездные дороги, все тайны мира – все было для них!
– Ты не выдумывал ад, – негромко сказал Арей, обращаясь непонятно к кому. – Тартар мы придумали сами. Счастье в том, чтобы служить своему назначению, а не изобретать себе новое непонятное назначение. Это гордыня. Выброси рыбу на сушу. Ее чешуя и плавники станут для нее мукой. Брось кошку на дно. Ее легкие наполнятся водой и опять же станут для нее мучением. А если кошка еще и бессмертная, то мука будет длиться вечность.
Рядом послышался шорох. Арей настороженно повернулся. Пелька. Подобралась неслышно, как змея, и, приподнявшись на локтях, жадно слушала.
– С кем вы разговаривали? – спросила она.
– Да так, – сказал Арей. – Ни с кем.
– Нет. Вы говорили. С тем, кто повелевает громами? Да?
– Тебе виднее.
– И он слышал?
– Да, – неохотно сказал Арей. – Слышал.
– А почему он не ответил?
– Он не всегда отвечает сразу. Чаще отвечает самим ходом событий. Иногда его ответ отзывается в твоем сердце, порой озвучивается через кого-то, кто и сам об этом не подозревает. Просто человек произносит что-то, а ты понимаешь, что это было сказано для тебя. Все очень по-разному. Если бы он отвечал сразу, мы перестали бы его слушать. Хотя и так, кажется, перестали…
Девушка кивнула.
– Неужели поняла? – не поверил Арей.
– Еще бы! Я же дочь писца! – с обидой отозвалась Пелька и уже другим, нерешительным, голосом добавила:
– Можно вопрос?
– Один можно, – разрешил барон мрака.
– Вас кто-нибудь когда-нибудь любил?
«Тот, кто меня создал», – хотел сказать Арей, но тотчас внутри всколыхнулась обида, и он этого не произнес.
– Нет. Никто.
– Почему?
– Это уже второй вопрос. Мы договорились, что будет один.
Пелька засмеялась. Ее белые мелкие зубы сверкнули.
– Может быть, вы слишком любили самого себя? Ждали ответа, ничего не давая взамен? А вы попробуйте кого-нибудь полюбить первым!
– Кого, например? – спросил Арей.
– Меня! Или вам больше хочется любить Гуниту?
У костра кто-то глухо зарычал. У великанши был прекрасный слух.
– Кто назвал меня Гунитой?! Шею сверну!
Поужинав, легли спать. Оборотень остался на часах. После него дежурил Олаф, а когда время его стражи вышло, варяг разбудил Мифору. Волшебница открыла глаза за мгновение до того, как его рука прикоснулась к ее плечу.
– Ну как? Все спокойно? – спросила она.
– Почти, – сказал Олаф. – Послушай!
Мифора села, кутаясь в плащ. Было холодно. К земле жался влажный туман, сквозь который доносились неприятные звуки. Казалось, где-то недалеко ссорится за добычу стая ворон.
– Гарпии, – сказал Олаф. – От их перьев отскакивают стрелы. Они крадут детей, а с мужчин, нападая сзади, стараются когтями содрать скальп.
– На нас не нападут, – сказала Мифора. – Мы для них слишком сильный отряд.
Варяг устроился под плащом:
– Да, не нападут, но своими криками могут привлечь кого-то поопаснее. Например,
Мифора любовалась своими перстнями. Четыре темных перстня жадно впитывали лунный свет. Четыре светлых напротив, защищались от него зеленоватым мерцанием.
– Да, – согласилась она. –
Олаф уже лежал с закрытыми глазами, собираясь спать.
– Но я все равно предпочел бы иметь дело с
Мифора смотрела на Пельку. Девушка спала под бараньей шкурой рядом с Магеммой. Во сне лицо ее казалось взрослым. Даже приоткрытый рот не портил серьезности его выражения. Под щекой у Пельки, там, куда обычно подкладывают ладони, плашмя лежал нож.
– Хорошая девчонка! Осторожная, быстрая, как ласка. Опасность чувствует лучше Штосс, – похвалила Мифора.
– Это потому, что она слабая. Гунита знает, чего нужно бояться, а на остальное не обращает внимания, а девчонке надо бояться всего, – прогудел Олаф.
– Да, – согласилась Мифора. – Но она ухитрилась продержаться в Запретных землях несколько долгих лет! Там, где любой подготовленный боец не протянул бы и месяца…
– Возможно. Но впереди горы, – сказал Олаф. – Лучшее, что мог бы сделать Арей, это дать девчонке хорошего пинка в направлении, противоположном нашему движению. А он почему-то держит ее.
– Возможно, она ему нравится, – заметила Мифора.