Самый лучший враг

Передача опыта – великая вещь. Если бабушка магеммы когда-то съела ядовитый гриб, ее внучка этой ошибки ни за что не повторит. Вот только личная жизнь у магемм устраивается обычно крайне тяжело. Невозможно довериться мужчине, имея бесконечный опыт ошибок предшествующих поколений. Не успеешь увлечься – а услужливая память подскажет, что всего каких-то сто сорок лет назад такой же улыбчивый брюнет разбил прапрабабушке сердце и смылся, оставив ее с маленькой дочерью напевать песни на неизвестном языке.

Сам Арей при дневных переходах обычно шел замыкающим. Это было не менее сложно, чем идти первым. Немало тварей нападают со спины, а перед этим долго крадутся следом. Редкий день обходился без того, чтобы не пришлось пускать в ход меч.

Пелька сидела в повозке и грелась о спину серовато-зеленого дракона. Из повозки она выбиралась редко. Всех дичилась, ни с кем, кроме Магеммы, не разговаривала, даже на Арея фыркала. Ела быстро, много и жадно, но тоже отдельно от всех. Схватит еду – и убежит под солому к дракону. Мифора называла ее дикой кошкой и утверждала, что ночью девчонка непременно кого-нибудь зарежет и сбежит. Штосс посмеивалась и, деля мясо (питались они в основном дичью, которую добывали Ронх и Олаф), давала девчонке самые большие куски. Пелька хватала их и мчалась к дракону. Дракон уже привык к ней и всякий раз, как она приходила, открывал глаза. Намордник из веревки и обрывки огнеупорного плаща Пелька с его морды давным-давно сняла, хотя Мифора, боявшаяся драконьего пламени, была против.

– Надо же! Эта ящерица до сих пор жива, – сказал как-то Арей, наблюдая, как Мифора капает в рану беловатый сок, отжатый из мясистого, тщательно изрубленного побега.

– Да. Ему даже чуть лучше, – сказала Мифора. Ее черные страшные брови недовольно сдвинулись, когда Арей назвал дракона ящерицей.

– Из-за твоей травы?

– Нет. Она лишь смягчает боль. Дракон должен был давно умереть. Здесь ты прав.

– Раз он не сдох, значит, мы идем правильно, – буркнул Олаф. – То, что мы ищем, все ближе. Еще несколько дневных переходов, и…

– …повозку придется бросить, потому что начнутся горы, – сказала Штосс.

Однако бросить повозку пришлось даже раньше. В полдень Магемма, случайно взглянувшая на небо, вдруг застыла, а затем, предупреждая об опасности, вскинула над головой ладонь.

– Осторожно! – крикнула она. – Эх! Леса нет!

Штосс со свистом раскрутила боевую плеть, но вдруг рука ее повисла и она, забыв о плети, прохрипела:

– Призрак!

По пригорку навстречу им медленно и страшно скользила тень высокого худого мужчины с длинной бородой и растрепанными волосами. Магемма перестала петь. Оборотень Ронх слитным движением извлек из ножен парные кинжалы.

Воздух содрогнулся. Появившись со стороны солнца, над полем пронеслось гигантское синекрылое чудище с похожей на собачью головой и с торчащими, как у кабана, нижними клыками. Упав сверху, чудовище впилось когтями в спину одного из мулов и взлетело вместе с ним. Отважно прыгнув под колеса повозки, Штосс несколькими сильными ударами перерубила упряжь.

Крылатое чудище унеслось. Пелька хотела метнуть ему вслед нож, но Арей удержал ее за запястье. У чудища были мощные, как у грифа, когти и три костяных шипа на подбородке. От синих растрепанных перьев веяло бесконечным одиночеством. Изредка чудище издавало гортанный, полный тоски крик, на миг замирало в воздухе, точно надеясь на ответ, и летело дальше. В когтях у него бился еще живой мул.

– Зачем мы отдали ему мула?! – крикнула Пелька, с гневом вырывая у Арея руку.

– Штосс все сделала правильно… И Арей тоже правильно поступил, не позволив тебе разозлить его, – сказал Олаф. Сам он, пока все происходило, не делал совершенно ничего. Даже не притронулся к топору. Просто стоял и, скрестив руки на груди, наблюдал.

– Почему? – Пелька, задрав голову, смотрела на удаляющееся чудище.

– Потому что это был перитон! – сказал Олаф. – Далековато он залетел. Куда чаще их встретишь над океаном.

– Это чудище – перитон? – с ужасом спросила Магемма. – Как ты узнал?

– По тени, которую Штосс назвала призраком, – объяснил Олаф. – Перитон отбрасывает человеческую тень. Там, где я родился, говорят, что перитоны – духи погибших вдали от дома моряков, которых кто-то еще ждет. Как только перитона перестают ждать – он погибает. А этого, видать, еще ждут.

Пока Штосс, исправляя упряжь, возилась с кожаными ремнями, Магемма пением успокаивала уцелевших мулов. Несмотря на то что ей это удалось, тянули мулы плохо. Арей почти обрадовался, когда вечером один из безобидных с виду камней, мимо которых они проезжали, внезапно выдохнул огонь и поджарил еще одного мула. После этого камень сорвался с места и быстро улетел.

– Кто это был? – крикнула Пелька.

– Дракон! – отозвалась Штосс.

– Никакой не дракон, – сказал Олаф, только что прикончивший горящего мула.

Он нашел сухое дерево, подошел к нему и, наказывая себя, несколько раз стукнулся о него лбом:

– Тупица! Болван! Вот тебе! Вот! Просмотрел виверна, да еще такого матерого!

– Виверн? – переспросила Штосс. – С чего ты решил?

– Принюхайся!