Самый лучший враг

– Отодвиньтесь-ка! И руками не вздумайте трогать! – велела Аидушка и, сцепив зубы, сдвинула брезент. Под брезентом таился длинный порез, а в порезе – жуткая черная пустота, со страшной беззвучностью втягивающая в себя все. За какое-то мгновение туда затянуло тряпичный чехол от противофарных очков Багрова, затем чек с автозаправки и несколько оберток от шоколадок. Туда же потянуло и Иркины волосы – и затянуло бы с концами, не успей Ирка с криком откинуться назад и вцепиться в Зигю.

Морщась, старушка вернула повязку на место.

– Вот! – сказала она. – Косой порезалась! Не сказать, чтобы работать мешало, да только надоело всякий мусор в себя втягивать… Что ж я, пылесос? И главное, не пойми куда все девается!

– Думаете, частица первомира вас исцелит? – ляпнул Багров.

Аидушка уставилась на него с укором:

– Что ж я, хуже дракона, что ли? Так что, по рукам? Ищем камень вместе?

Ирка с Багровым переглянулись.

– Зачем мы вам? – спросил Матвей осторожно. – Это же так просто: отследить, куда летят драконы, ползет палец и так далее?

– Чужую работу, некромаг, всегда делать легко! Да только со своей-то, глядишь, чего-то никто не справляется! Нет, камень должен восстановиться во всей своей полноте, пусть хотя бы на миг! Тогда и я смогу коснуться его и исцелиться… А сейчас камень помогает только созданиям первомира, а людям и стражам не доверяет! Он ненавидит их после знакомства с учителем сами-знаете-кого. – И костяной пальчик Мамзелькиной уверенно ткнул в грудь Багрова.

– А Камень Пути у меня не заберут?

– Он уже стал твоим сердцем. Да и потом, разбитые камни не срастаются, сколь бы большие силы в них ни таились, – серьезно ответила Мамзелькина. – А теперь я оставлю вас ненадолго, у меня свидание!

Она протянула цыплячью ручку, точно еще раз хотела коснуться Камня Пути, но не сделала этого и исчезла чуть раньше своей косы, но чуть позже рюкзачка. Ее грязно-белые баскетбольные кроссовки с желтыми шнурками – да-да, сегодня на ней были такие! – сгинули одновременно с хозяйкой.

– Ты ей веришь? – спросила Ирка.

– Сейчас почему-то да, – ответил Матвей и вдруг поморщился. – Блин, блин, блин! В день, когда я сделал тебе предложение, откуда-то явилась Мамзелькина и все отравила! Нельзя же так плевать в тортик моей радости! – пожаловался он. – Выход только один! Я сделаю тебе предложение и завтра, и послезавтра, и ты всякий раз будешь соглашаться…

– Временами я буду отказывать, чтобы тебе интереснее было добиваться моего согласия, – пообещала Ирка.

Внезапно она увидела что-то и негромко вскрикнула. По заднему сиденью микроавтобуса, уверенно направляясь к Матвею, ползли две фаланги пальца гекатонхейра.

Глава четырнадцатая. Последний мул

– Ты строитель? Значит, много знаешь о своей работе. Какой шанс, что за миллиарды лет большая куча глины сама собой сложится в кирпичи? Из кирпичей сам собой построится маленький домик? Потом много маленьких домиков начнут стихийно размножаться и произведут на свет небоскреб? С окнами, с крышей, с лифтами, с подземной парковкой, со всей электрикой?

– Ты хочешь сказать, что не веришь в эволюцию?

– Я не верю в бесконтрольную и стихийную эволюцию. Как я могу это делать, когда постоянно ощущаю творческое организующее начало? Начало ищущее, живое!

«Книга Исчезающих Страниц»

– Он не был опасен, – сказал Арей.

Гунита, она же Штосс, вытерла окровавленный нож о траву.

– Ненавижу нежить! – проворчала она.

– Это был всего-навсего хмырь!

– Неважно. Я уже сказала, что ненавижу нежить. Любую.

Штосс встала и, убрав нож, пошла тяжелыми, основательными шагами. Скорченное тело с оскаленными клыками и небольшими рожками осталось лежать на траве.

Деревянные колеса медленно проворачивались в пыли. В повозку были впряжены три мула. Изначально их было четыре. Четвертый мул пал на второй день пути. Пал нелепо, от крошечной пиявки, которая присосалась к его нижней губе во время водопоя.

Бородач Олаф заметил это случайно, когда ночью встал проверить, все ли в порядке. Три мула мирно жевали овес. Четвертый почему-то лежал и, когда Олаф приблизился, бросился на него. Страшные зубы щелкнули в ладони от его шеи. Олаф отпрыгнул и уложил мула ударом топора. Впрочем, это был уже не мул. Он превратился в красноглазое чудовище, покрытое толстой белой шевелящейся шерстью. Каждая шерстинка была стремительно раздувающейся молодой пиявкой.