Самый неправдоподобный роман

— Я думал… — Начал было Колфилд.

— Пожалуйста, прости меня, — Джессика так резко оборвала его, что он от неожиданности смолк. — Прости за эту ненависть, — говорила она, будто боялась, что он ее остановит. — Я не ведала, что говорила и что делала тогда. Это было так больно, а боль ослепляет. Понимаешь, когда человеку больно, он злится на других, потому что он страдает, а они — нет.

— Не нужно мне ничего объяснять, — спокойно проговорил Максвелл, с нежностью и состраданием глядя на нее. — Я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь. И если уж на то пошло, мы оба должны просить прощения друг у друга. Собственно, за этим я и пришел.

Он вдруг опустился перед ней на одно колено, бережно взял ее ладони и поднес к губам. Джессика ошеломленно смотрела на него, не совсем понимая, что происходит.

— Прости меня. Я ненавидел Дэна, но я не знал, что моя ненависть причинит и тебе невыносимую боль.

— Максвелл, пожалуйста, встань, — попросила Джессика, чувствуя себя ужасно неловко во всей этой ситуации. — Ты здесь совершенно не причем. И не нужно просить у меня прощения, иначе мы до конца жизни будем рассыпаться друг перед другом в извинениях. А это ни к чему хорошему не приведет. Гибель Дэна — это только мое горе; только моя боль, и я ее как-нибудь переживу. Время лечит, как оказалось. Но мне очень важно, чтобы мои друзья были рядом со мной. Мне нужна ваша поддержка — твоя и Роберта. Мы ведь будем друзьями? — Спросила она с такой надеждой в голосе, что у Максвелла не хватило духу сказать ей правду.

— Да, конечно, — ответил он после некоторого замешательства.

— И ты больше не сердишься на меня? — Спросила Джес с детской непосредственностью.

Колфилд поднял на нее глаза. На губах ее сияла ослепительная улыбка, которой он не видел уже очень давно. Наверное, Макс уже и не помнил, когда она улыбалась вот так именно ему. И сейчас за еще одну такую улыбку он готов был пообещать ей что угодно. И он пообещал:

— Я всегда буду твоим другом. Всегда.

15 сентября 1984 года у Джессики родилась дочь, которую она назвала Джулией. Все произошло быстро, легко и без осложнений. Девочка родилась крепкой, абсолютно здоровой и ослепительно красивой. Даже видавшие виды врачи и медсестры восхищенно любовались очаровательной малышкой, у которой была великолепная матовая кожа, легкий темный, почти черный, ореол волос на голове и незабываемые голубые глаза, доставшиеся ей в наследство от отца. И всем сразу стало ясно, что выразительные глаза эти уже не поменяют своего цвета ни на какой другой. Девочку почти сразу унесли в отделение для новорожденных малышей, но Джессика отчетливо запомнила доверчивый умный взгляд синих глаз — будто кроха прекрасно понимала, кто держит ее на руках. Практически сразу после родов Джессика уснула и проспала двенадцать часов кряду. Это был оздоравливающий сон, после которого она почувствовала себя намного лучше. Ей казалось, что она могла горы свернуть. Но врачи попросили ее остаться в клинике еще на три дня — банальное обследование матери и ребенка. Все это время рядом находились ее родители и Джефф. Они почти жили в клинике; врачу с трудом удавалось уговорить их хотя бы переночевать дома. Вся палата была заставлена вазами с цветами и больше походила на оранжерею. У нее ежедневно бывал Роберт Монтгомери, Максвелл целыми днями сидел возле входа в палату, точно сторожевой пес, ее навестили почти все члены семьи Уайтхорн, частью которой она, к сожалению, так и не стала. Побывали почти все, кроме мистера и миссис Стефенс. Кстати, Джессике никто так и не сказал, что Клер вышла замуж за Дерека, а когда она узнала об этом случайно от Лауры, сестры Дерека, то очень удивилась, но пожелала супругам счастья, хотя с трудом верила, что Клер и Дерек поженились по большой любви.

Просто невероятно было, что рождение Джулии принесло ей столько счастья. Временами Джессике даже бывало стыдно за то, что она так радуется появлению на свет этого ребенка, в то время как после гибели Дэна прошло всего лишь девять месяцев. А еще она впервые задумалась над тем, что Джулия была зачата в тот же месяц, в котором погиб ее отец. И от этих мыслей ей становилось не по себе; особенно, когда она смотрела в чудесные голубые глаза дочери. Джес казалось, что на нее смотрит Дэн. Порой ее даже охватывал суеверный страх. Но по мере того как она все больше общалась с дочерью, все больше влюблялась в нее, страх этот постепенно исчезал, уступая место пронзительной, безграничной любви.