Самый скандальный развод

Он вдруг стал надвигаться на меня, как снегоуборочная машина, а в моем воображении нарисовалась ужасающая картина. Будто бы я родила от Власа тройню, будто бы им уже по году. Один уже поел, одет и сидит в прогулочной коляске, второму я меняю памперс и одновременно умудряюсь кормить с ложечки третьего, а первый (тот, что в коляске) неистово орет – снова просит есть.

– Отныне я не хочу иметь с тобой ничего общего! Тем более детей! Отойди от меня! – выпалила я, но он завалил меня на кровать, придавив всем грузом своего тела. – Это насилие над личностью! Я не хочу!

Влас молчал, я увидела его глаза и подумала: «Да он – маньяк! Ненормальный!» Мне вдруг стало страшно, я снова закричала:

– Пусти! Пусти меня! Нехорошо, когда нет согласия второй стороны!

Но он в ответ лишь сопел мне в ухо и продолжал расстегивать платье. Пуговицы не поддавались – тогда он взял и со злостью разорвал воротник.

«Что же делать? – в смятении думала я. – Может, пустить в ход «шестую позицию»? Хотя нет – письма Кронского далеко не эскимо на палочке, которое я выпрашивала у Власа двадцать лет назад на море.

– Прекрати сейчас же! – Я еще отбивалась, но силы мои были на исходе.

– Что тут происходит? – в комнате вдруг раздался голос моей родительницы. Влас моментально вскочил на ноги.

– Здравствуйте, Полина Петровна. – Лицо его было красным, как рак в кастрюле с кипящей водой.

Я села и увидела на пороге мамашу в модном ярко-алом плаще, Рыжика и незнакомого длинного, худого мужчину, который держал в руках предмет, напоминающий небольшое железное ведро с круглым дном и торчащими вниз рогами. «Наверное, оно все время падает», – пронеслось у меня в голове.

– И все-таки я не пойму, что тут происходит?

– Мамочка, этот хмырь чуть было не взял меня силой! – воскликнула я и подбежала к мамаше, надеясь на ее защиту.

– Чуть, Машенька, не считается, а потом, как он может тебя силой взять, когда это твой муж и, по-моему, искренне любит тебя.

– Мы решили развестись! Он замучил меня своей пустой, необоснованной и бездоказательной ревностью! Он сказал, что я не отличаюсь постоянством в отношении мужчин!

– Ну как же так? – растерялась мама. – Мне кажется, не стоит вот так сразу разводиться. Нельзя совершать необдуманные поступки. Потом оба будете жалеть.

И тут я рассказала ей все – начиная с писем Кронского, назвав их посланиями сумасшедшего, несчастного, больного человека, и заканчивая финальной сценой, совершенно не стесняясь незнакомца с железным ведром – тот лишь стоял, выпучив свои рыбьи глаза, время от времени хлопая бесцветными ресницами.

– Да ты, Власик, – подлец, скажу я тебе! – выслушав меня и надолго остановив взгляд на разорванной застежке моего платья, мама изменила свое отношение к зятю на сто восемьдесят градусов. – Разводись с ним, Машенька! И даже не задумывайся! Ты только представь, что было бы, не появись мы вовремя! Постель разврата и греха! – она кивком указала на кровать, где меня грязно домогался Влас. – Как вспомню, что на ней вытворяли эти замшелые лавочники! Фу!

– Именно развода я и хочу! – заявил Влас.

– Именно поэтому ты и налетел на мою дочь, как Джек-Потрошитель из подворотни! – съязвила мама.

– Маша, я жду тебя в машине. Мы немедленно едем разводиться!

– «Жигуленок» мы забрали из твоего салона, так что можешь не переживать.

Влас, гордо подняв голову, вышел из комнаты.

– Говнюк! Развода он хочет! – проговорила моя родительница, как только за зятем захлопнулась дверь. – Кто бы мог подумать! А с виду такой приличный мужчина, – задумчиво пробормотала она и, словно очнувшись ото сна, сказала: – Машенька, познакомься! Это херр Гюнтер Корнишнауцер, который любезно предоставил мне свой кров и согласился сопровождать нас с Рыжиком на родину. Гюнтер, дас ист моя ди тохтер, Маша.

– О, Мари, Мари! – радостно подхватил герр Корнишнауцер и, склонившись в три погибели, поцеловал мою руку. – Польхен, а кто есть буль тот херр, – и немецкий гость с опаской указал на дверь.

– А это и есть настоящий хер, Гюнтерхен! Думали, хороший, достойный человек, а он оказался дрянью!

– О! Дран! Польхен, ихь нихт ферштеен!

– Я тебе потом объясню!

– Нихт ферштеен!

– Наххер пошпрехаем!

– О! Ферштейн, ферштейн, либе Польхен!

– Что ты ему сказала? – поинтересовалась я и, собрав письма со стола, поднялась в сопровождении мамы на второй этаж, за вещами.

– Я сказала, что мы потом поговорим, – перевела она и попросила: – Не забудь сказать своему новому папе «Ауфвидерзейн»! Ну, что ты на меня уставилась?! Все может быть. Скоро поеду в Москву с торгашом разводиться.

– Между прочим, Николай Иванович сбежал от вдовицы и сейчас в своей квартире живет.

– Ха! Кто бы сомневался! Что? Закончилось действие «Суньмувчи»?! – Мамаша, похоже, радовалась от души. – Я так счастлива, что встретила херра Корнишнауцера! Это подарок судьбы!

– Корнишнауцер, шнауцер, – бездумно повторяла я, – ризеншнауцер.

– Бультерьер еще скажи! – рассердилась мама.

– Ты ведь писала, что он предок Гогенцоллернов из династии прусских королей и германских императоров и что многие из них входили в Тевтонский орден? – недоумевала я.