Самый завидный подонок (ЛП)

Я была в таком состоянии, когда они вытащили меня, что все, чего я хотела, это оказаться дома, закутавшись в постели, окруженная своими вещами. Я бы сказала все, что угодно, лишь бы согреться и скрыться в своей собственной постели.

— Только позже я вспомнила о своей рубашке, — говорю я ему. — Я открыла пакет и обнаружила засохшее пятно, и я поняла, что это, ну, ты знаешь, на рубашке. Мама — это та, кто сохранила рубашку. Мне было шестнадцать. Я не думала на пять ходов вперед, как она.

Я замираю, пораженная, что он все еще со мной, здесь, на темном крыльце. Жители Финансового района ходят взад и вперед по тротуару в нескольких ярдах перед нами.

Они кажутся за много миль отсюда.

— Я думала, что мы должны отнести это в полицию, но она сказала, что мы должны оставить это для суда. Она сказала, что мы не можем доверять полиции, что нам нужно сохранить улики. Вудраффы пытались откупиться от меня. Полмиллиона долларов. Пятьсот тысяч.

— Это, должно быть, показалось тебе большими деньгами. Ты упустила кучу денег.

— Я хотела заступиться за других девушек. У меня были доказательства… Я была так уверена…

Я делаю глубокий вдох, полная решимости спокойно закончить рассказ.

— Я была так уверена, что смогу доказать это с помощью этой рубашки, понимаешь? — продолжаю я. — Когда ее вернули обратно с майонезным пятном, я подумала, что полицейская лаборатория лжет. Как будто Вудраффы заплатили лаборатории, и я потребовала независимого анализа. Снова майонез. К тому времени я была настоящим монстром. Несколько месяцев спустя я нашла банковскую выписку со счета моей мамы. Двадцать тысяч долларов были переведены на него за день до того, как мы отправили рубашку на анализ.

— Вудраффы, — говорит он.

— Это была довольно обычная рубашка от «Savemart». Я думаю, они купили такую же и подменили ее. Майонез был идеей Вудраффа. Моя мать никогда бы не додумалась до чего-то столь коварного и убийственного. Майонез — это то, что заставило меня выглядеть так, будто я намеренно пыталась подставить его. Как подросток, не обладающий изощренными познаниями в криминалистике, пытался подставить этого богатого мальчика. Все меня ненавидели. Мир был стеной ненависти.

— Предательство, о котором ты говорила, — говорит он. — Это твоя мама продала рубашку.

Я киваю.

— Не было ничего, чего бы она ни сделала. Она была хорошей мамой до того, как умер папа. Но после… — я качаю головой. — Но я просто хотела справедливости. Я хотела, чтобы весь мир узнал, что из себя представляет Денни.

Я смотрю на него, кровь стучит в жилах, ожидая вопросов, но все, что я вижу, — это привязанность. Беспокойство.

— Ты мне веришь?

— Какого хрена? Конечно.

Я заглядываю ему в глаза:

— Из-за того, как я вела себя в лифте?

— Нет, из-за того, какая ты есть, и точка. Потому что я знаю, кто ты, черт возьми, такая.

Мой живот переворачивается:

— До сих пор ты даже не знал моего имени.

— Имя не определяет человека.

Я прижимаюсь лбом к его груди, прижимаюсь лицом к его груди. Облегчение, которое я испытываю, почти ошеломляющее.

— Спасибо.

— Не благодари меня. После того, через что ты прошла? Я не помню подробностей дела, но я точно помню массовую истерию Вондой О'Нил. Я помню это. И все это время ты была невиновна. Боже.

Кажется, в мире идет дождь, а дождь — это смесь слез и чистой воды, которая все очищает.

Он мне верит. Он со мной. Я хочу, чтобы он сказал это снова. Снова и снова.

— И после ты переехала сюда?

Я вздыхаю:

— Моей маме потребовался год, чтобы прожечь деньги. У нее было много плохих парней. Она катилась под откос. По мере того как деньги таяли, для нас с Карли становилось все менее и менее безопасно. Хотя я тайно копила деньги. А потом я дала интервью, за которое мне заплатили, и это были большие деньги. Это было то, что я использовала, чтобы скрыться однажды ночью. Я просто взяла и убежала. Я не хотела, чтобы Карли оставалась там. Это было небезопасно ни для кого из нас, но особенно для Карли. Я имею в виду, это не всегда было так плохо. До смерти моего отца мы были нормальной семьей. Счастливой семьей.

Он кладет руку мне на плечо:

— Я даже представить себе не могу.

— Ты мне веришь, — говорю я.

В его голосе слышатся сердитые нотки.

— Конечно, верю.

Мне хочется смеяться.

— Я не знаю, как ты могла в этом сомневаться, — произносит он. — Я имею в виду, после всех тех часов, которые мы провели в этой маленькой мастерской, работая бок о бок, используя зубочистки и клей, чтобы приклеить крошечные бумажные завитушки к крошечным бумажным стволам деревьев? Когда два человека проходят через подобный опыт вместе…

Я фыркаю и тру лицо руками.

— Серьезно, даже если бы я не был с тобой в шахте лифта, где это случилось, давай посмотрим правде в глаза, довольно очевидно, что ты не из тех, кто залезла бы в колодец добровольно…

— Я бы никогда, — говорю я.

— Я знаю. И еще Денни? Не очень хороший парень.

— Ты знаешь его?

— Господи, то, как он набросился на тебя? Не нужно много пробовать, чтобы понять, творог это или нет.

— Ты ударил его.

Он поднимается с крыльца, встает передо мной, наклоняется и притягивает меня в свои объятия.