Это не его забота. Она не его любовь, не его милая. Не его Софи.
Грэм провел рукой по лицу. Его жена, Сэди.
Он произнес это вслух, примеряя титул.
– Сэди, герцогиня Иденкорт. – Слова прозвучали неестественно. Имя посудомойки рядом с титулом, выше которого – только королева. Комбинация была смехотворная.
В своем сознании он услышал восхищенный смех.
– Видишь, я же говорила тебе, что он пьян.
Грэм даже не потрудился повернуться.
– Ты пропустила мою свадьбу, Дейдре.
– Это справедливо. Ты же пропустил мою. – Она вошла в комнату, а за ней последовала Феба. Грэм ожидал, что войдут также и их влюбленные без памяти мужья, но затем с облегчением выдохнул, когда они не появились. Большую часть времени он считал их компанию вполне удовлетворительной, но сейчас последнее, что ему было нужно – это чтобы вокруг него любовь в воздухе сгустилась настолько, что едва возможно будет дышать.
Которой не существует.
Грэм прижал обе ладони к голове, надеясь, что давление поможет вытеснить этот голос. Возможно, ему нужно проконсультироваться со священником. Разве они время от времени не проводят изгнание нечистой силы?
Голос в его сознании замолчал, но невозможно было заглушить Дейдре, когда она разошлась.
– Что ты делаешь, сидя здесь в темноте и пьянствуя? – Она прошагала к окну и широко раздвинула портьеры, впустив ужасный, резкий, яркий свет, затем повернулась к нему, чтобы, подбоченившись, изучить его. – У тебя есть важные дела, о которых нужно позаботиться!
Грэм заморгал от солнечного света, который в настоящий момент раскаленными добела иголками впивался в его мозг.
– Закрой их, будь добра? Ковер может полинять. Может быть, мне скоро придется его продать.
Дейдре взмахнула пачкой газет перед его лицом.
– Ты должен сделать что-то, чтобы помочь Сэди!
Феба сжалилась над Грэмом и частично задернула портьеры.
– Дейдре, почему бы тебе не излить часть своей ярости на отвратительного дворецкого Грэма? Думаю, что нам всем не помешает чашка чая.
Дейдре разочарованно выдохнула, бросила свои газеты Фебе, а затем с негодующим бормотанием вылетела из комнаты. Бедный Николс.
Феба разглаживала газеты, наблюдая за тем, как Грэм падает в большое кресло за массивным столом.
– Это самая странная из всех комнат, – непринужденно произнесла она.
Грэм хмыкнул.
– Тебе нужно было увидеть ее до костра.
Она улыбнулась.
– Нет ничего лучше хорошего костра. Хотя мне нравится этот медведь. Выглядит, как что-то, что могла сделать Со… Сэди.
Грэм закрыл глаза. Она вошла в его кровь и кости. Какое имеет значение то, что следы ее присутствия появляются повсюду?
– Она добавила бант.
– Ах. – Феба уселась на низкий стульчик рядом с его коленом.
– Грэм, я знаю тебя не слишком долго. И Сэди я знаю не намного дольше. И все же, мне кажется, что она по-настоящему любит тебя. – Феба вздохнула. – Она так печальна.
Сэди в Брук-Хаусе. Ну, конечно же.
Его это не беспокоит. Ни в малейшей степени. Тем не менее, что-то глубоко внутри прекратило беспокойно кружиться и устало улеглось, чтобы вместо этого начать скорбеть.
Глупая верная собака. Глупое верное сердце.
Грэм откинул голову на спинку кресла.
– Феба, какое значение имеет тот факт, что она любит меня? Я даже не знаю эту женщину.
– Грэм, если ты не прекратишь невыразительно бубнить, то я пролью этот вонючий чай тебе на колени.
Грэм даже не открыл глаза.
– О, замечательно. Дейдре вернулась.
– Думаю, что к настоящему моменту ты должен в значительной степени опротиветь сам себе, – заметила Феба.
– А я уверена, что это так, – согласилась Дейдре.
Тем не менее, его ноющее сердце вскипело.
– Она погубила меня! – В финансовом смысле, конечно же, а не в других. За исключением того, что на самом деле она погубила его и там тоже.
Феба грозно глянула на него.
– Софи сделала это только для тебя, Грэм!
– Она солгала!
Дейдре фыркнула.
– Единственная ложь. Одна крохотная, маленькая ложь. Несомненно, ты лгал кому-то и когда-то, не так ли, Грэм?
– Но…
Феба вмешалась в спор.
– Она была совсем одна!
Эти слова ударили его. Он знал, что значит быть одному.
Феба продолжала.
– Ты возвел ее на пьедестал. Это несправедливо. Рано или поздно она должна была совершить оплошность и упасть. Она всего лишь человек.
Грэм не думал о ней, как о человеке. Он считал ее кем-то… каким-то кумиром – символом правды, благопристойности и все такое – Господи, ему стало тошно от своих собственных кружащихся мыслей.