Самый желанный

Наконец Грэм решился нарушить эту сладостную невинность и кончиком языка слегка раздвинул ее губы, медленно, осторожно, но Софи все равно напряглась от удивления. Но не испугалась. Нет, его Софи не робкого десятка. Она тотчас вернулась на поле битвы, ее собственный язычок скользнул между его губ, и во рту у Грэма наступил рай. Боже, какое сильное, сладкое ощущение!

Грэм чувствовал, что никак не может оказаться к Софи достаточно близко. Два мощных шага, и вот она уже на кушетке, под ним, и прильнула к нему всем своим жадным телом.

Грэм потянул вниз корсет, и на свободу вырвались белые мягкие груди. Этот дар заполнил его ладони, а язык Грэма снова и снова раздвигал губы Софи. Этим языком он еще многое сделает, доставит ей истинное наслаждение, и начнет очень скоро, вот только насытит свои руки нежностью ее маленькой, безупречной груди.

О, что он только не сделает со своей чудесной Софи!

За дверями алькова публика разразилась аплодисментами. Грэм очнулся и прервал поцелуй.

– О боже… – Только не Софи! Он чудовище. Он опять оказался мерзавцем. – Черт подери все на свете!

Он попятился и отвернулся – на самом деле оторвал себя от нее, и это стоило ему всех его сил. Обеими руками Грэм потер лицо, пытаясь вернуть себе здравый смысл и прогнать болезненную, разрывающую тело страсть… желание. Он еще никогда такого не испытывал. Это желание едва не заставило Грэма развернуться и снова упасть на нее, чтобы еще хоть на мгновение окунуться в это чистое и сладкое пламя.

Но Грэм заставил себя отступить, отступить, насколько позволяли размеры крохотной комнаты. Прижавшись лбом к противоположной стене, он крепко сжал веки и стал ждать, пока уймется сердцебиение и вернутся здравые мысли. И они вернулись. Почти вернулись.

Он едва не растворился в Софи. Когда она стала для него чистой, прохладной заводью? Глотком свежего воздуха? Почему он раньше этого не понял? Зачем она от него это скрывала, как тайну, как сокровище, припрятанное от того, кто больше его достоин, которое не для такого слепца, как он?

«Слишком поздно».

Нет. Не так. Он хочет получить… получить ее. Хочет, действительно хочет.

«Тебе нужна Лила с ее сундуком золота».

Нет. Он не может продать это чистое, невинное создание ради крашеной гарпии вроде Лилы!

«Значит, продай ее ради людей в Иденкорте».

Бледные, осунувшиеся лица, пустые, привычные ко всему глаза, в которых нет веры его обещаниям. Разгул, мотовство, проклятые, истраченные впустую годы, когда он спокойно проходил мимо…

Продать Софи ради этих людей? Да, это он может. Должен. Жизнь без поцелуев Софи будет пыткой, но жизнь за счет гибели Иденкорта станет земным адом.

И Грэм решился. И превратил свое сердце в камень. И лишь тогда обернулся к Софи.

Она сидела, выпрямившись и уже поправив на себе платье, только растрепалась изысканная прическа – волосы медно-рыжей волной рассыпались по изящным плечам цвета слоновой кости. Софи сидела на кушетке, напряженно выпрямив спину и сложив на коленях руки.

Господи, какой же он идиот! Грэм смотрел на сидящую перед ним девушку, и единственной четкой мыслью, которую он мог сформулировать, было: «Я идиот».

Софи смотрела в пол. Щеки ее горели.

– Это не ошибка. Не смей говорить, что это ошибка. Я не могу этого вынести.

– Софи… – Да, он хотел ее, но не мог получить. Никогда. – Это была ошибка.

Он не такой, как отец. Он не может купить счастье за счет людей Иденкорта. И сейчас рад, что остановился, пока не зашел слишком далеко.

«Нет, ты не рад. Слишком далеко – это как раз то, чего ты хотел».

Софи давала ему так много. Понимание. Дружбу. Тихую гавань, где можно скрыться от несчастья, которое сопровождало его так долго, что Грэм начал считать это естественным порядком вещей. Софи говорила ему правду о нем самом, о том, как он живет, и, что важнее всего, правду о себе. Пока он все не испортил, она была собой и только собой. Софи заставляла его всматриваться в себя, захотеть стать другим человеком, не таким, как его воспитали, стать лучше.

В его мире блестящих фасадов, в мире, где преданность легко сменяется предательством, а обман – правило жизни, искренний друг, способный говорить правду в глаза, дороже золота.

Что должно было случиться, чтобы в ней появился цинизм?

«Не думаю, что несовершенства реального мира должны уничтожать в нас стремление сделать его таким, как следует».

Сейчас Грэм ясно видел, что убил в ней это. Он играл с ее привязанностью. Вспоминая свой неискренний флирт, пренебрежение к приличиям, он сознавал, что именно сделал с нею из скуки и простого каприза.

Тот факт, что его собственные чувства тоже оказались задеты, не имел никакого значения. Его сердце ему не принадлежало. Оно – достояние Иденкорта.

– Значит, это все? – Софи вскинула голову и бесстрастно посмотрела ему в лицо. Грэм собрал все свои силы, чтобы не уступить разочарованию и безнадежности в ее голосе, и мрачно спросил:

– Ты ожидала большего?