Сан-Антонио в Шотландии

Толстяк Мак-Орниш ждет нас в своем кабинете, меблированном в старом английском стиле. В этой комнате все викторианское, от ручек до портретов, украшающих стены и изображающих Мак-Геррелов, руководивших предприятием со времени его основания.

Я ожидал увидеть крупный завод и очень удивлен, оказавшись у небольших строений, стоящих в глубине улочки без тротуаров.

Большие железные ворота, с узкой дверцей в них, тоже металлической. Справа от здания администрации маленький средневековый домик, в котором, должно быть, жили первые Мак-Геррелы — производители виски. Двор вымощен круглыми камнями.

В глубине слева собственно завод. Под стеклянным навесом мешки с зерном, из которого гонят виски. Справа цех, отведенный для бутылок. Машина, чтобы мыть их, машина запечатывать крышки. Последняя вызывает у меня особый интерес. Я, вроде бы между прочим, спрашиваю Мак-Орниша, существуют ли другие закрывающие агрегаты, но он отвечает отрицательно. Рыжие девушки, складненькие, как мешки с картошкой, наклеивают этикетки; другие упаковывают бутылки в ящики. Все происходит молча, быстро и точно.

— Много бутылок вы выпускаете за день?

— Всего двести-триста, — уверяет меня толстяк-директор.

Синтия тоже принимает участие в экскурсии. Когда я не понимаю какой-нибудь технический термин (Мак-Орниш говорит только по-английски), она служит мне переводчицей.

Я получаю право увидеть весь производственный процесс. Только что изготовленное виски ставят стариться в специальных бочках.

Те стоят в подходящем для них подвале, расположенном под всем комплексом зданий. Этот огромный погреб впечатляет. Яркие лампы освещают гигантский склеп и герметично закрытые здоровенные фляги, выстроившиеся в ряд и напоминающие орду присевших на корточки монстров. На каждой медная табличка с цифрами. Синтия мне говорит, что это дата залива виски во флягу. Здесь очень хороший скотч восемнадцатилетней выдержки.

Я чихаю, потому что в этом подземелье стоит собачий холод, быстро вытаскиваю мой платок, чтобы исправить беду, но в спешке роняю его. Нагнувшись за платком, я замечаю, что на утоптанной земле есть нечто необычное: несколько крохотных пурпурных пятнышек.

Если бы мы были на винном заводе, я не обратил бы на это внимания, но виски, насколько мне известно, никогда не было карминного цвета. Пятнышки имеют форму звезд. Это кровь, братцы. Может, рабочий поранился? И все-таки это меня удивляет.

Экскурсия скоро заканчивается, и я наконец остаюсь наедине с Синтией. На ней сиреневый туалет, подчеркивающий золото волос, а духи пахнут так пряно, как лето на Кипре. Дорогая парфюмерия.

— Кстати, — спрашиваю я, — вы что-нибудь знаете о напавшем на вас?

— Ничего. Тетя Дафна не захотела, чтобы я заявила в полицию. Здесь все жутко беспокоятся за свою репутацию и считают, что в полицейском расследовании всегда есть нечто унизительное, даже если тебе в нем досталась роль жертвы.

И все.

Она предлагает мне выпить чаю.

Я не говорю ей, что горячую воду предпочитаю заливать в ванну, а не в свой желудок, и иду пить цейлонский чай с пирожными, пахнущими цветами. Странное получается расследование, друзья. Вы же знаете, Сан-Антонио любит активные действия, а все эти шарканья ножкой, поцелуи ручки, оттопыривание мизинца, когда пьешь чай, не по мне. Я уже начинаю проклинать свой порыв, в котором подсказал Старику начать это расследование.

— Вы выглядите задумчивым, — шепчет Синтия, беря меня за руку. И добавляет: — Как ваше имя?

— Антуан. Но вы можете звать меня Энтони, я владею и английским.

Мы приятно проводим время до того момента, когда на обратной дороге в Стингинес встречаем сэра Конси за рулем «спренетта».

Заметив его, Синтия тормозит. Мы здороваемся с таким видом, будто едим слишком горячую картошку, и милейший Конси предлагает мне пересесть в его машину, чтобы, как он говорит, лучше оценить ее достоинства.

Поскольку отказаться трудно, я соглашаюсь.

Едва я захлопнул дверцу, как этот малый, принимающий себя за чемпиона мира по автогонкам, пулей срывается с места. Я отлетаю к спинке сиденья, тогда как мой желудок остается в подвешенном состоянии сантиметрах в сорока от меня.

У Сан-Антонио стальные нервы; убежден, в этом никто не сомневается, потому что скептику я бы дал попробовать томатный сок из его расквашенного носа. Вместо того, чтобы икать от страха, я достаю пилочку для ногтей и начинаю ею работать, как будто сижу в киношке во время перерыва между сериями, а не в машине, несущейся со скоростью примерно сто восемьдесят девять километров в час.

Эта демонстрация силы духа немного успокаивает месье Придурка, и он сбавляет скорость. Не надо изучать его линии руки, чтобы понять, что с ним. Ревность. Самая противная категория. Не выношу типов, сомневающихся в своих бабах. Как будто можно найти верную жену!

Верными бывают только фригидные женщины, а как всем известно, лучше совместно пользоваться обогревателем, чем иметь эксклюзивное право на айсберг.