Сан-Антонио в Шотландии

Не хочу вас обманывать, друзья, но сдается мне, эта девушка довольна трепкой, которую я задал ее женишку. Все бабы такие: в присутствии благоверного сюсюкают с ним, но готовы отдать все на свете, чтобы сделать вам приятное, если вы разбили ему нос.

— И это вас совсем не огорчает?

Она становится серьезной.

— Тони, вы уже поняли, что я не выношу этого парня.

— Но он же ваш жених!

— Потому что так решила тетя Дафна. Все дело в его больших деньгах. В Шотландии этот вопрос еще более важен, чем где бы то ни было.

— Но, черт побери, вы ведь совершеннолетняя! Если этот тип вам не нравится…

— Не нравится, и еще как. Поверьте, я без конца откладываю эту свадьбу, но моя тетка упрямая женщина, а я ей обязана всем. У меня нет денег и…

Понятно. Прекрасная Синтия не хочет лишиться наследства.

— Бедненькая моя, — шепчу я.

Тогда она прижимается ко мне, дрожа, как тростинка под вечерним бризом (не пугайтесь, это минута поэзии), и мне остается только пересчитать языком ее зубки. Их ровно тридцать два. Не каждый может этим похвастаться.

— Приходите после ужина в мою комнату, — предлагаю я.

— О, Тони, — возмущается нежная девочка. Ее возмущение туфта. Что-то в ее голосе говорит мне «да».

В жизни, сразу после женщин и детей, всегда надо спасать приличия,

— Мы поговорим, — спешу добавить я.

Глава 9

В безупречно белой куртке, с черной «бабочкой», в черных брюках и белых перчатках Берю просто великолепен.

Я особо настоял, чтобы он побрился. Он пригладил волосы. В общем, гравюра из журнала бычьей моды! Просто невероятно, как ему идет униформа. Роль лакея ему вдруг начала нравиться, и он с довольным видом вертится перед зеркалом.

Я в последний раз повторяю ему его обязанности.

— Ты все понял, Толстяк? Сначала дамам. И слева!

— Понял. Ты что, считаешь меня полным дураком?

Я воздерживаюсь от утвердительного ответа и продолжаю:

— Когда будешь наливать спиртное, будь внимателен, это не для тебя.

— Понял: полстаканчика… Ты это уже говорил! — протестует Мамонт.

Он приглаживает волосы в ушах и укладывает их в ушные раковины.

— Если бы меня увидела Берта, она бы замерла от восторга! — И вдруг: — Кстати, Сан-А, я должен тебе кое-что сказать. Пока ты осматривал завод, делающий виски, я обыскал замок.

Его морда честного человека приобретает таинственное выражение.

— И заметил нечто странное, показавшееся мне подозрительным.

— Что же?

— Представь себе, что Яйцелюб подкатил вагонетку старухи к одной комнате в самой глубине главного коридора.

— Ну и что?

— Погоди. Обычно, если ты заметил, когда он ее куда катит, то остается с ней. А тут наоборот. Старуха достала ключ, открыла дверь, въехала, а любитель своих бубенцов отвалил. Бабка на колесиках закрылась на ключ и сама покатила свою карету к министерскому бюро.

— Откуда ты знаешь?

Толстяк расплывается в улыбке.

— Зачем нужны лакеи, если не заглядывать в замочные скважины?

— Потом?

— Не знаю, чего она там делала. Она достала железную шкатулку и стала в ней рыться…

Он замолкает, отработанным до автоматизма движением вырывает из носа волос и рассматривает его при свете лампы.

— Хорошая добыча, — оцениваю я. — Не меньше 6 сантиметров.

— Дарю его тебе, — объявляет Берю, бросая свой волос на мою подушку. — Так о чем я? Ах, да… Закончив, мадам баронесса, опять-таки в кресле, подъехала к шкафу-картотеке, опустила его крышку и положила туда шкатулку.

— Спасибо за информацию, дружище. Это интересно…

— Минутку, патрон, это еще не все.

— Слушай, ты в одиночку заменишь восьмую страницу «Франс суар»!

— Я захотел увидеть снаружи, что это за комната. Я сориентировался и смог ее засечь. Кстати, ее очень легко узнать, потому что она единственная, где на окне есть решетка. И отметь, что решетка установлена совсем недавно: цемент еще свежий, а прутья почти не заржавели.

— Снова браво, приятель! Думаю, что твое повышение по службе становится все более вероятным.

— Я его заслужил, — без лишней скромности отвечает Берюрье. — Ладно, пора за работу. Чего только не сделаешь ради очередного звания в полиции!

Когда я выхожу в большую гостиную на ужин, там все уже собрались. Меня представляют другим гостям, я пожимаю руки, все улыбаются. Я — большое развлечение для этих жутко скучающих людей. Присутствует пастор деревни, преподобный Мак-Хапотт, его жена, англичанка, их дочь и сын. Пастор высокий, худой, у него мало волос, красный нос и блеклые глаза. Его супруга — поджарая, как пенсне ее мужа, особа. Их дочь — длинная лошадь; у нее прыщи, кожа желтого цвета, длинный нос. Сынок рыжий, красномордый, к тому же еще и заикается.

Кроме Мак-Хапоттов, я знакомлюсь с лордом-мэром Эдвардом Сеттом и, наконец, с баронетом Экзодусом Конси, отцом Филипа, человека, который обязан мне самым лучшим приступом печени за свою жизнь. Папаша Конси похож на старую хищную птицу. У него крючковатый нос, подбородок в форме рожка для обуви и маленькие хитрые глазки.