Сан-Антонио в Шотландии

Сэр Конси дохнет от ревности. Он сразу просек, что его невеста увлеклась мною, и не может с этим примириться. Поэтому, как и все ревнивцы, он желает со мной объясниться.

— Зачем вы приехали в Стингинес? — вдруг спрашивает он меня после долгого молчания.

— Мне кажется, я уже это говорил, — небрежно отвечаю я. — Я пишу книгу о…

— Не думаю.

Я дергаюсь.

— Правда?

— Предпочитаю вам сразу сказать, что ваш рассказ о нападении на Синтию меня не убедил. Если сюжеты ваших романов так же плохи, как эта история, то вы явно писатель не первого порядка.

Я дергаюсь снова. Я человек не злой, но с радостью отдал бы половину ваших доходов, чтобы объясниться с этим малым на кулаках.

— В общем, — спрашиваю я, сдержавшись, — вы ставите под сомнение слова вашей невесты?

— Я ставлю под сомнение подлинность бандита. Плохой сценарий.

Я хлопаю его по плечу,

— Сэр Конси, — говорю, — вы отдаете себе отчет в том, что смертельно оскорбили меня?

Здорово я завернул, а? Вы, должно быть, решили, что перепутали жанр и читаете роман «плаща и шпаги». Более элегантно не изъяснялись и при дворе Франсуа Первого.

— Может быть, — соглашается унылый сэр Конси, сжав челюсти.

— В таком случае я прошу вас принести мне извинения, — завожусь я.

Я больше не могу сдерживаться.

— Это вряд ли произойдет, — усмехается молодой наглец.

— Я уверен в обратном, — отвечаю. — Остановите вашу тачку, и мы поговорим.

— Думаете, напугали меня? — спрашивает он.

— Пока нет, но это не за горами

Вместо того, чтобы остановиться, он вжимает педаль газа в пол. Тогда Сан-А начинает играть в Тарзана.

Ударом каблука по щиколотке я заставляю его снять ногу с акселератора. Легкий ударчик ребром ладони по шее, и, пока он пытается вдохнуть, я хватаю руль и торможу.

«Спренетт» останавливается посреди дороги. Я наклоняюсь к Конси, открываю дверцу и вышвыриваю его из машины.

Затем я вылезаю из нее сам и подхожу к нему как раз в тот момент, когда он поднимается.

— Итак, ваши извинения? Вы берете свои слова назад?

Его глаза налиты кровью.

— Ничего я не беру. Я думаю, что вы разыграли эту сцену, чтобы сблизиться с Синтией. Я заметил, как накануне вы бродили вокруг Стингинес Кастла. Вы высматривали ее. Может быть, вы познакомились с ней, когда она жила на Лазурном берегу, и теперь преследуете. Вы мерзкий французишка, худший охотник за юбками, чем кобель…

Я бы с удовольствием ему заметил, что собакам нет резона охотиться на предметы женской одежды, но моя ярость слишком велика. Я больше не могу говорить. Все, что я сейчас могу, это колотить. Так я и поступаю. Вот только и месье брал уроки бокса не на заочных курсах. Он блистательно уклоняется от моего удара левой и отвечает ударом правой. Я получаю в физиономию его каменный кулачок, от которого в глазах у меня начинается извержение вулкана. Этот малыш не такой уж хлюпик, как я предполагал. Приезд Синтии на ее «триумфе» придает мне сил. Она кричит и умоляет нас остановиться, но это все равно что читать Bерлена двум сцепившимся псам.

Поскольку Конси лупит меня правой, я пригибаюсь и отвешиваю ему прямой в пузо. Он падает, встает, как будто сделан из резины, и начинает новую атаку, которую я отражаю с большим трудом. Не знаю, в Оксфорде или Кембридже он учился драться (мне на это вообще наплевать), но малый имеет все шансы стать отличным профессиональным боксером.

Мне становится неприятно, что меня может нокаутировать шотландец, да еще на глазах у красотки, неравнодушной ко мне. Соберись, Сан-А, ты сражаешься за Францию!

Я сжимаю зубы и выдерживаю его натиск. Нужно заставить его поверить, что я выдохся, что он побеждает и ему осталось нанести всего один удар, чтобы отрубить меня. Конси теряет бдительность и раскрывается. Я вижу перед носом его печень, незащищенную, как канатоходец на проволоке над Ниагарой. Давай, Сан-А! Хороший удар! Ну!

И это происходит.

Конси получает мой кулак как раз в то место, что нужно, и издает звук трамвая, тормозящего на крутом спуске. Он падает. К счастью (для меня), падает он вперед, что позволяет мне встретить его великолепным ударом по бровям. Они разлетаются, как пуговицы ширинки месье, подсматривающего за переодевающейся дамой.

И вот сэр Конси лежит на гудроне, раскинув руки крестом, в полном нокауте, с глазами, заплывшими чернотой.

— Это ужасно! — рыдает Синтия, склонясь над ним. Она достает свой платочек и начинает вытирать его кровь, затем достает из кармашка дверцы тачки своего жениха бутылек виски и дает ему попить.

— Мне очень жаль, Синтия, — говорю, — но этот парень умирал от ревности и жестоко оскорбил меня.

— Вы грубое животное! Я вас ненавижу!

Вот так фокус!

Конси приходит в себя и худо-бедно поднимается, массируя живот.

— Дорогой, — воркует Синтия, — вы не можете показаться у нас на вечере в таком виде. Возвращайтесь к себе, я позвоню вам позже.

Он молча кивает в знак согласия и, пошатываясь, идет к своей машине. Когда он исчезает, Синтия поворачивается ко мне.

— Простите, что накричала на вас, но это была маленькая хитрость, чтобы успокоить его ревность. Здорово вы его отделали, — шутливо добавляет она.